Город Бесконечной Ночи (ЛП)

Внезапно Аттия услышал серию быстрых звуков, напоминающих выстрелы. Хорошо знакомый с огнестрельным оружием, он сразу понял, что никакая это не стрельба, а всего лишь фейерверки. Но толпа не смогла уловить эту тонкую разницу, и эффект оказался взрывным: внезапная, всеобъемлющая паника. Визг и крики заполнили вестибюль, в то время как люди рванули врассыпную в поисках укрытия — любого доступного укрытия. Обезумев, они бросились врассыпную, сталкиваясь, падая и затаптывая друг друга. Казалось, что их мозг отключился, и власть захватил первобытный инстинкт выживания.

Аттия и его коллеги пытались навести порядок и привести в действие тщательно отрепетированный план «антитеррор», но их действия оказались безрезультатны: никто не слушал, толпой овладело паническое коллективное сознание, и бархатные канаты, стойки и ограждения начали разваливаться и падать, как карточный домик.

Через пятнадцать секунд после взрыва фейерверков один за другим последовали два глухих выстрела, и в мгновение ока огромный вестибюль заполнился ослепляющим плотным дымом, поднявшим уровень ужаса до невероятных высот, который Аттия до этого считал едва ли достижимым. Люди ползали по полу, кричали, толкались и хватались друг за друга, как утопающие. Аттия пытался помочь, делая все, что в его силах, чтобы успокоить людей и направить их к организованным зонам безопасности, но казалось, что все они стали безумными, неуправляемыми животными. Сквозь гвалт он услышал сирены, когда полицейские, пожарные и антитеррористические команды прибыли на прилегающую к зданию площадь, сейчас невидимую от дыма. Слепая паника все продолжалась, и продолжалась, и продолжалась...

И вдруг воздух начал проясняться. Сначала это было незначительное истончение пелены, затем грязно-коричневый свет, но, наконец, и он очистился до состояния приемлемой дымки. Двери вестибюля были широко открыты, и система принудительной вентиляции воздуха, запущенная на полную мощность, громко гудела. И в этот момент в помещение хлынули многочисленные полицейские вместе с несколькими антитеррористическими подразделениями. По мере того, как дымка продолжала рассеиваться, Аттия отметил, что многие люди все еще находится на полу, предпринимая все возможные действия, чтобы спастись — после того, как упали дымовые шашки, они упали плашмя и ползком пытались добраться до безопасных мест.

А затем Аттия увидел нечто, вызвавшее в его сердце животный, незабываемый ужас. Он знал, что будет помнить это до конца своих дней. На полу, повернутое на спину, лежало тело доктора Уэнси Адейеми. Аттия безошибочно понял, что это именно она из-за запоминающегося платья китенге. Но у нее не было головы. Двое телохранителей, которые — как предположил Аттия — защищали ее, также лежали рядом с ней.

Посреди этой сцены резни растекалась огромная лужа крови и, когда весь масштаб убийственной ситуации дошел до людей, находящихся рядом с ее телом, послышались истерически визгливые крики ужаса и плач. Тем временем телохранители Адейеми в смятении и ярости осматривались, пытаясь обнаружить убийцу. Полиция Нью-Йорка спешно мобилизовалась и принялась выводить толпу запуганных людей, направляя их и выкрикивая указания.

Взглянув через вестибюль сквозь темный дрейфующий дым, заполненный криками испуганных людей, Аттия увидел, что стоящие снаружи служебные машины создают плотную массу баррикад, мигая проблесковыми огнями и завывая сиренами. А экипированные и облаченные в защитные шлемы фигуры прорываются сквозь весь этот дым и громко кричат в мегафоны.

В этот момент Аттия подумал, что он попал в ад.

37

Брайс Гарриман поднимался на вершину здания «ДиджиФлуд», и, стоя в стеклянном лифте, наблюдал, как вестибюль уменьшается под ним до размера небольшого пятна. Сам Антон Озмиан попросил его о встрече, и этого, конечно, было более чем достаточно, чтобы раззадорить любопытство Гарримана — но в то же самое время его одолевали и другие мысли.

Прежде всего он думал об убийстве доктора Уэнси Адейеми. С того момента, как он накануне дал интервью «Утру Америки», Гарриман стал всеобщим любимцем города, и каждое его предсказание воспринималось чуть ли не наравне с Евангелиями. Это было замечательное пьянящее чувство. А это новое убийство — к слову сказать, весьма трагическое — было похоже на внезапный удар под дых. На первый взгляд, обезглавливание — и, в частности, характер жертвы — казалось, не имели ничего общего с ранними смертями. Но в этом-то и заключалась проблема. Гарриман понимал, что его господство над историей Палача зависит от подтверждения его теории. В этот день он уже получил три звонка от своего редактора, который спрашивал, не раскопал ли он еще какой-нибудь компромат.

Компромат. Ему был жизненно необходимо компромат — скелеты в шкафу этой святой женщины, этой Матери Терезы, которая только что получила Нобелевскую премию мира.

Там просто обязаны были быть скелеты, — рассуждал он, — или это все просто не имеет смысла.