Город без людей

— Это верно... А если к тому же в доме живет красивая, как молодой месяц, девушка, мужчине уж и совсем не по себе, не до чтения.

Ахмед почувствовал, что краснеет.

Каймакам, подмигивая, усмехнулся:

— Ведь так, не правда ли? Только смотри, будь осторожен... Напрасно ты сердишь Кадыбабу.

— Чем же это?

— Да ты разве не знаешь? Подойди-ка, я скажу тебе на ушко. А то капитан «Гюльджемаля» услышит... Какой же ты недогадливый! Ведь он хочет выдать за тебя свою дочь...

— С чего это вы взяли? — растерянно пробормотал Ахмед.

— Да все только об этом и говорят. Сдается мне, что только ты этого не знаешь. Разве ты не заметил, что Кадыбаба смотрит на тебя как на зятя? А девушка недурна, женись, не прогадаешь...

Только теперь Ахмед понял, почему в последнее время Кадыбаба стал так внимателен к нему, почему так часто заговаривает о дочери. Ему и в голову не приходило ничего подобного. Дочери Кадыбабы он не видел. Но Кадыбаба частенько, улучив момент, ловко вставлял в разговор несколько слов о ней. Девушка окончила Женский институт в Анкаре и полгода назад приехала в Мазылык. Ей восемнадцать лет, шатенка. Немало пришлось похитрить Кадыбабе, чтобы рассказать это. «Я сторонник женского образования, — заявил однажды Кадыбаба. — Вот моя дочь окончила институт, разве это плохо? И обед приготовить умеет, и по-французски говорит, и на пианино играет. Всему этому она научилась в институте, а сидела бы дома — что бы она знала?» Потом как-то зашел разговор об атавизме. Кадыбаба сразу же нашелся: «Девочки всегда походят на отца, а мальчики — на мать. Дочь моя, так же как и я, шатенка, с голубыми глазами, а сын, как мать, смуглый, темноволосый». Да, на какие только хитрости ни пускался Кадыбаба, чтобы похвалить дочь в подходящий момент. Ахмеду стало жаль его. Бедняга, вернее, бедные чиновничьи дочери.

Прав был французский философ. Жизнь действительно похожа на плохо сшитый башмак.

IV

Когда в деревне Чальдере садится солнце, ветви смоковниц с крупными широкими листьями становятся красными. Багряно-зеленое море красок слепит глаза. В тростнике журчит ручей, вьющийся голубой лентой по равнине до самой реки, что в четырех часах ходьбы от деревни. Щеглы в красных фесочках, жаворонки в своей одежде цвета хаки, дятлы в зеленых джуппэ[34]

разлетаются по своим гнездам на покой. Краски сливаются, темнеют, легкая синяя дымка окутывает все вокруг. С белого деревенского минарета доносится печальный эзан[35]. С сумками за спиной и с серпами на плече в деревню возвращаются усталые люди. Словно светлячки, мерцают в их руках фонари. Деревенские парни, собравшись в кофейнях с низкими земляными потолками, играют в «шестьдесят шесть».

Кадыбаба приехал в Чальдере расследовать одно дело. Сейчас он сидит в комнате для гостей у Дервиша-аги и потягивает кальян. Дервиш-ага — степенный седобородый старик с властным взглядом. Четверо его сыновей, каждому из которых за пятьдесят, стоят в знак уважения к отцу. Самому младшему внуку двадцать лет, старшему — пятьдесят. Им не разрешается даже войти в комнату, где сидит гость. Только дети этих внуков сидят у ног своего прадеда. Стоит Дервишу-аге взглянуть на сыновей, как почтенные старцы бросаются к медному чайнику на огне, торопясь наполнить душистым чаем пустые стаканы. Дрова в очаге потрескивают, по комнате разливается волна теплого воздуха. Глубоко затянувшись кальяном, Кадыбаба спрашивает:

— Что же он еще говорил?

Дервиш-ага с достоинством, не спеша продолжает:

— Умный парень, знает дело. Спросил меня, сколько денег я дам для того, чтобы в касабе был свет. Я сказал — дам, сколько смогу. Ведь это наша касаба. Нам тоже хочется, чтобы в ней стало веселее. И мы, старики, как-нибудь съездим туда, порадуемся. Конечно, поможем, насколько это будет в наших силах. Ахмед-бей говорил с нашим Сулейманом. Видно, всерьез взялся за дело... Мы не знаем, как получается свет от машины, жжем лучину, а достанем керосин — жжем керосин. Но лампочка, конечно, лучше, Ахмед-бей говорит — чистота будет. Нет запаха ни от лучины, ни от фитилей Будет вертеться колесо, как на нашей мельнице, и ночью в касабе станет светло, как днем.

«Ну, наш Ахмед не поскупился здесь на красноречие», — подумал про себя Кадыбаба и сказал:

— Умный парень, в городе вырос. Такими вещами очень интересуется.

Да, если этот умный парень захочет, он будет хорошим зятем... При одной только мысли об этом на душе у Кадыбабы становилось легче. Хоть он и говорил всем, что его дочери Джанан восемнадцать лет, на самом деле через два месяца ей исполнится двадцать три. Время летит, а женихов нет. Милостью аллаха ему послан холостой помощник. Упустить такой случай? До самой смерти не простит себе этого Кадыбаба. Он сделал все возможное, чтобы заинтересовать Ахмеда. Но в таких делах не следует спешить. Постепенно образуется. Лишь бы аллах благословил. Желая умилостивить аллаха молитвою, в последнее время по утрам Кадыбаба прочитывал Бухариишерифа на несколько страниц больше.