Выходя из-за стола, Эш попрощался, вежливо, насколько позволял хлебный мякиш во рту. Эмбер посмотрела на меня со значением; я отвела взгляд.
Брат и сестра ушли следом за Майком, а я продолжала сидеть за опустевшим столом с остатками стихийной трапезы - то ли очень ранний завтрак, то ли перекус для неспящих. Сердиться на Эмбер не выходило. Её поведение было продиктовано благими намерениями... насколько эта прямолинейная особа вообще способна проявлять заботу. А ещё я не могла злиться на человека, которому дорог Майк.
В дверях столовой мелькнула тень. Эш и Эмбер что-то забыли? Я обернулась, прокрутив барный стул, и оказалась лицом к лицу с Майком.
- Знаю, у тебя много вопросов, - сказал он прежде, чем я успела отреагировать на его внезапное появление. А я-то думала, что все трое уже с минуту как взлетели. - Постараюсь дать на них ответы. Поговорим, когда вернусь. Не злись, Виллоу.
- Я вовсе не... - прошептала неловко.
- Откровенность за откровенность, я помню, - шепнул он, мимолётным движением заправив прядку мне за ухо.
- Береги себя.
- Обязательно, Виллоу.
Примечания:
цитата из к/ф "Ворон. Город ангелов"
Эмбер - янтарь.
Справедливость
Я долго не могла найти себе место и металась по "трём рабочим кварталам", по выражению Эмбер, как запертая в клетку для канарейки. Потому что не так уж важно, насколько велика клетка. Весь этот город, всё наше пространство для жизни - западня. Все мы с детства знаем об этом, знаем, что дышим, функционируем, совершаем какие-то мелкие движения, пока кто-то сверху нам это позволяет. Пока мы не привлекли его внимания, мы продолжаем свою мышиную возню, но всегда помним, что в любой момент по каждому из нас могут пройтись тяжёлые ботинки.
Я переходила с места на место, словно пытаясь утрамбовать неровные, беспрестанно копошащиеся мысли. То, что делал Майк... Только узнав, я поняла, насколько мне сделалось легче от того, что он оказался не заодно с ненавистными хозяевами города, что, не смотря на всю мою готовность принять его таким, каков он есть, его общность с этими недочеловеками всегда царапала и язвила меня. Что я довольно давно интуитивно уловила в нём некий подвох, второе дно, даже в то время, когда он, казалось, ничем не выдавал себя и не отличался от остальных "хозяев жизни"... Даже тогда, путаясь, не понимая, я чувствовала в нём это - вопреки всему не задушенное светлое начало. Косвенное обещание помощи, действенное противление властвующему злу.
Да, мне сделалось легче... И вместе с тем гораздо тяжелее. Будь он в действительности тем, кем казался, он был бы неприкосновенен. Негласный преемник Папы. Уверена, недругов у Майка всегда было предостаточно, однако никто бы не осмелился враждовать с ним в открытую. Услышав об участившихся покушениях на людей Водяного, я испугалась, ещё не зная, что с этой стороны Майку действительно нечего опасаться... Теперь оказывается, что угроза для него куда страшнее. Сколько уже он ходит по краю? Какая роковая случайность приведёт к тому, что
День прошёл в бесплодных метаниях. Майк не вернулся к тому времени, когда обычно появлялся.
Всё в порядке, его задержали обычные дела, - твердила себе, всё меньше веря в самовнушение. От многократного повторения слова обесценивались и обессмысливались, распадались на слоги и звуки. Всё не могло пойти прахом тотчас, едва я узнала о тайной стороне жизни Майка. Это невозможно, не верю, отказываюсь верить в подобную жестокость. Даже после того, как судьба всю жизнь убеждала меня в обратном... именно поэтому. Потому что разве я не заслужила хоть толику счастья? Потому что я выторговала его у судьбы, а значит, он будет жить.
Чтобы потерять счёт времени, я включила видик. И смотрела диск за диском, пока окончательно не перестала соображать, что вижу на экране. Отвлечься не удалось, вышло только хуже. Я и без того обладала живым воображением. За бездумным просмотром какого-то чёрно-белого детектива я обнаружила, что в сцене жестокого допроса вместо лица давно умершего актёра вижу Майка, и, не выдержав, нажала на выключение. Но и погасший монитор продолжал исправно показывать мне сцену, где в тёмной комнате под направленным лучом холодного электрического света сидит прикованный наручниками мужчина.
Ночь тянулась бесконечно, каждый её фрагмент - в замедленной перемотке, кадры, поставленные на паузу. Почему редкие мгновения счастья промелькивают, не успевшие быть осознанными, прочувствованными, тогда как худшие часы превращаются в яму, полную мазута, и остаётся только барахтаться в этом засасывающем месиве?