— Рейвич — по-прежнему наша главная цель, Таннер.
— В самом деле?
— Разумеется. Все остальное просто… побрякушки.
Он кивнул и исчез в своей палатке.
— Послушай, братишка… — пробормотал Дитерлинг.
— Я знаю. Тебе ни к чему извиняться. Ты был прав, что схватил базуку, а я ошибся.
Дитерлинг кивнул и отправился к стойке с оружием, чтобы выбрать очередную винтовку. Проверив прицел, он перекинул ремень через плечо и перебросил ее за спину.
— Куда ты идешь?
— Проверю еще разок территорию.
Я заметил, что инфракрасные очки-бинокли он не взял.
— Уже темнеет, Мигуэль… — я кивком указал на свои очки, лежащие на столе рядом с картой, где были отмечены перемещения Рейвича.
Но Мигуэль Дитерлинг лишь улыбнулся и отвернулся.
Позже — гораздо позже, после того, как я установил примерно половину ловушек — остальными я решил заняться на рассвете, чтобы они не создавали проблем нам самим, — Кагуэлла пригласил меня к себе палатку.
— Да? — осведомился я, ожидая очередного приказа.
— Мне нужен противник.
На складном столике стояла шахматная доска с расставленными фигурами, рядом стояли стулья с брезентовыми спинками. Я пожал плечами. Я неплохо играю в шахматы — даже очень неплохо, но сама по себе эта игра меня не привлекает. Для меня это была еще одна из обязанностей, которой не стоит пренебрегать, — и я знал, что не могу позволить себе победить.
Кагуэлла навис над шахматной доской. На нем была рабочая солдатская униформа, перекрещенная брезентовыми ремнями, на поясе — целый арсенал кинжалов и метательных ножей, на шее брелок с дельфином. Когда его руки тянулись к фигурам, мне вспоминались генералы прежних времен, которые расставляют крошечные украшенные флажками фигурки танков и пехотинцев на просторном столе с песочным покрытием. На лице хозяина застыло безмятежное спокойствие, зеленоватое сияние электрических ламп странным образом отражалось в его глазах, словно передавая им частицу своего света. Все это время Гитта находилась с нами. Время от времени она наливала мужу крошечную рюмку писко, но редко произносила хоть слово.
На этот раз партия выдалась непростая — из-за необходимости постоянно прибегать к тактическим уловкам. Я играл в шахматы лучше Кагуэллы, но ему не слишком нравилось проигрывать. С другой стороны, он был достаточно умен, чтобы обнаружить, что противник играет не в полную силу. Так что мне приходилось удовлетворять его самолюбие на обоих фронтах. Я играл жестко, загоняя Кагуэллу в угол, но непременно создавал в своей позиции слабое место — нечто едва уловимое, но потенциально смертельно опасное. И в тот момент, когда положение казалось для него безнадежным, я позволял ему увидеть эту лазейку, подобную тончайшей трещине на гладкой поверхности. Впрочем, иногда он не замечал моей слабости, и мне оставалось лишь позволить ему проиграть. В этой ситуации мне приходилось делать вид, что победа была вырвана почти чудом.
— Ты снова побил меня, Таннер…
— Однако вы хорошо играли. Приходится позволять себе иногда выиграть.
Гитта бесшумно появилась рядом с мужем и налила ему в рюмку очередную каплю спиртного.
— Таннер всегда играет хорошо, — заметила она, пристально глядя на меня. — Он достойный противник, и ты это знаешь.
— Стараюсь, — ответил я, пожимая плечами.
Кагуэлла смахнул фигуры с доски, словно в приступе раздражения, но его голос оставался спокойным.
— Сыграем еще разок?
— Почему бы и нет? — устало отозвался я, понимая, что на сей раз мне неизбежно придется проиграть.
Партия была закончена. Мы с Кагуэллой прикончили оставшиеся капли писко, затем обсудили план операции, хотя уже рассматривали его десятки раз и предусмотрели любые мелочи. Но это уже стало чем-то вроде ритуала, который мне порядком надоел. Напоследок мы осмотрели оружие, и Кагуэлла тихо проговорил мне на ухо:
— Я ненадолго выйду, Таннер. Хочу потренироваться в последний раз. И лучше, чтобы меня не беспокоили, пока не закончу.
— Рейвич может заметить вспышки.
— Это худшее, что может произойти. А может, он решит, что это молнии.
Я кивнул, но настоял на личной проверке его оружия, прежде чем позволил ему уйти. Не взяв с собой фонаря, вскинув за спину миниатюрную лазерную винтовку, он шагнул в темноту и вскоре исчез из виду. Ночь была темная. Я надеялся, что ему знакомы окрестности нашей поляны. Как и Дитерлинг, Кагуэлла был уверен, что весьма неплохо видит в темноте.