Город бездны

— К сожалению… да, — ответил Квирренбах. — Город очень изменился. Он почти неузнаваем и, наверное, то же происходит с Блестящим Поясом. Раньше Йеллоустоун окружали тысячи анклавов, подобно… простите, может быть, это нескромно, но мне проще говорить метафорами… подобно ожерелью из редкостных драгоценностей самой изысканной огранки — и у каждого камня свой блеск, своя игра.

Квирренбах перевел дух после столь длинной тирады.

— Теперь необходимая для жизни атмосфера поддерживается от силы в сотне станций. Остальные — заброшенные, заполненные вакуумом оболочки, молчаливые и мертвые, как сплавная древесина, а среди них плавает масса опасных обломков, которые затянуло на орбиту. Теперь все это называют Ржавым Ободом.

Я позволил своим мозгам переварить столь необычную информацию.

— А что случилось? Война? Или кому-то не понравилась… композиция?

— Нет, никакой войны не было. Может, оно было бы к лучшему. Всегда есть способ как-то прекратить войну. Прежде войны были не чета нынешним…

— Квирренбах…

Парень явно начинал испытывать мое терпение.

— Это была эпидемия, — торопливо отозвался он. — Причем весьма опасная. Но прежде чем задавать вопросы, вспомните, что я знаком с ситуацией не более вашего. Ведь я тоже здесь недавно.

— Вы знакомы с ситуацией куда лучше меня.

Миновав две двери, я подошел к третьей и сравнил номер с биркой на ключе, который дал мне Вадим.

— Что же это была за эпидемия, если она натворила таких дел?

— Это была не просто эпидемия. То есть, не в обычном смысле. Ее проявления были слишком… разнообразны. В них была изобретательность. Артистизм. Временами даже изощренность. Гм… мы уже пришли?

— Похоже, да. Это его каюта.

— Осторожнее, Таннер. Здесь могут быть какие-нибудь ловушки.

— Сомневаюсь. Вадим не похож на людей, которые привыкли думать вперед. Для этого в мозгах должны быть извилины.

Я всунул ключ Вадима в скважину и был просто счастлив, когда дверь открылась. Как только я переступил порог, включился свет, и нашим взорам предстала каюта в три-четыре раза больше моей. Освещение было тусклым из-за наслоений грязи, покрывавших лампы. Квирренбах сделал шаг следом за мной и замер в нерешительности. У него был вид человека, который вынужден спуститься в отстойник.

Впрочем, я его понимаю.

В комнате стояла невыносимая вонь немытого тела. Даже пластиковые поверхности засалились до желтизны. Едва мы вошли, на стенах ожили порнографические голограммы: двенадцать голых женщин изгибались немыслимым образом, принимая позы, невозможные с точки зрения анатомии. Одновременно хор из двенадцати томных контральто, почти неразличимых по тембру, принялся наперебой восхвалять сексуальные доблести Вадима. Слышал бы эти дифирамбы сам Вадим, который в данный момент сидел в моей каюте связанный и с кляпом во рту. Женщины продолжали болтать, но через некоторое время их жесты и намеки наскучили своим однообразием и уже не вызывали интереса.

— Судя по всему, эта комната нам и нужна, — заметил Квирренбах.

— Бездна вкуса.

— Не знаю — некоторые из пятен весьма любопытно расположены. Только зря владелец стилизовал интерьер под отхожее место — это уже не модно! — он оттянул в сторону маленькую задвижку рядом с собой, касаясь ее кончиками пальцев — и распахнул иллюминатор, изнутри покрытый слоем грязи, а снаружи исцарапанный микрометеоритами. — Однако, у него тут еще и вид из окна. Хотя вряд ли стоящий.

Некоторое время я молча смотрел в иллюминатор. Оттуда была видна часть корпуса корабля, по которой то и дело пробегали яркие фиолетовые вспышки. Даже на ходу бригада сварщиков продолжала ремонтные работы на корпусе «Стрельникова».

— Не стоит задерживаться здесь сверх необходимого. За дело. Каждый начинает от своей стенки, двигаемся друг другу навстречу — возможно, найдется что-нибудь занятное.

— Хорошая мысль, — отозвался Квирренбах.

Я последовал собственному совету. Вдоль всех стен и в нишах выстроились многочисленные шкафчики — очевидно, эта комната когда-то служила кладовой. Для тщательных поисков времени не было, однако в мой кейс и глубокие карманы Вадимова сюртука перекочевала масса вещиц, которые показались мне мало-мальски ценными — как-то: горсть-другая драгоценных камешков и украшений, несколько информационных монокуляров, миниатюрных голо-фотокамер и брошей-переводчиков. Все это Вадим вполне мог вытянуть из пассажиров «Стрельникова», тех, что побогаче. Одним из моих трофеев стал любопытный экземпляр часов — путешественники предпочитают не брать их с собой, отправляясь в межзвездные рейсы. Помимо всего прочего, эти часы были калиброваны на время Йеллоустоуна и снабжены серией циферблатов в виде концентрических орбит, по которым вместо стрелок толчками двигались крошечные изумрудные планеты.

Я застегнул браслет на запястье и с удовольствием ощутил их вес.

— Вы не можете просто так похищать его вещи, — вяло пробормотал Квирренбах.

— Вадиму никто не запрещает подать жалобу.

— Дело не в этом. То, чем вы занимаетесь, ничуть не лучше, чем…