Город богов

— Это дело рабынь. Не волнуйся, мы сейчас все уладим. Твои питомцы не успеют даже проснуться.

— Хорошо бы так, — исподлобья поглядывая на отца, пробурчала девочка, которой совсем не нравилось, что, вместо того, чтобы отдать быстрый и ясный приказ, отец столько времени тратил на слова и многозначительное молчание.

Видя нетерпение Мати, Атен огляделся.

— Эй, ты! — окликнул он оказавшуюся поблизости рабыню.

— Да, хозяин? — женщина поспешно приблизилась, склонилась в низком поклоне. Она прятала глаза, и, все же, к своему немалому удивлению, караванщик разглядел в ее взгляде отсвет радости. Та словно была благодарна хозяину за возможность отрешиться от своих мыслей, забыть за выполнением поручения о действительности, вместо того, чтобы стоять, окаменев, не спуская взгляда со священного холма, думая о том, что ждет впереди и следя за мертвящим мерцанием в глазах подошедшей вплотную беды…

— Надои кувшин молока и отнеси моей дочери.

— Я буду в повозке у Шамаша, с волчатами, — проговорила Мати. — Спасибо, папочка! — и она поспешно убежала к своим питомцам.

"Накануне девочка рано легла спать и поэтому ничего не знает о случившемся, — думал караванщик, глядя ей вослед. — Вряд ли кто-нибудь решится рассказать ей, не желая причинять боль. Однако все это стремление утаить от нее правду ни к чему не приведет, когда истина все равно очень скоро откроется. Мати поймет, что Шамаша нет в повозке, что он ушел. И что она тогда подумает, что станет делать? Бросится Его искать? Прибежит ко мне с уймой вопросов, на которые я не смогу дать ответ? — на его черты вновь легла тень, губы напряженно сжались. Он повернулся лицом к священному холму, оглядел его, ища какой-нибудь едва заметный знак, что открыл бы ему хоть часть правды о том, что было, есть и будет. — Какая разница? — он скрипнул зубами. Лицо передернулось в гримасе отчаяния и боли. — Если Он вернется — все остальное забудется как страшный сон, если ж нет — ничего, кроме этого сна просто не останется… И почему я не пошел с ними!" — он так сильно сжал кулаки, что ногти вонзились в ладони, раня в кровь.

Нет, караванщик совершенно ясно понял, что если он не займется хоть каким-нибудь делом, пусть даже совершенно бесполезным, то окажется погребенным под чувством вины. Он оглянулся. Ночь пролетела, словно одно краткое мгновение. Но пришедший ему на смену день казался слабым и больным. Тучи, укрывшие своей пеленой небо, делали свет солнца тусклым и бледным, скрадывая его силу. Над площадью стоял сонный дурманящий дух, зевотная дрема не позволяла окончательно отринуть от себя сон.

У торговых рядов было пусто. Караванщики теснились возле повозок, боясь отойти от своих жилищ, которые, не важно, посреди города или в холодных просторах снежной пустыни, казались единственно надежным убежищем, способным если уж не защитить от всех бед мира, то хотя бы укрыть от них. Те немногие горожане, которых события минувшего вечера застали на площади, не расходились, дожидаясь решения судьбы рядом со спутниками бога солнца, которые казались им легендарными героями, наделенными небывалым могуществом.

— Господин Шамаш победит. Как может быть иначе, — доносились до Атена обрывки их разговоров.

— На землю вновь вернется тепло. Снежная пустыня исчезнет. Все расцветет, зазеленеет, как было в эпоху легенд…

И, все же, несмотря на всю их веру, в глазах людей оставался страх, рожденный сомнениями… А что, если… Что если земле, всем, живущим на ней, суждено нечто совсем иное? Что если на сторону Губителя встанут другие боги, демоны и призраки? Чем тогда обернется это сражение для тех, в чьем городе схлестнутся столь великие силы? Что станется с оазисом и останется ли от него хотя бы след на лике земли, или одна только пустота?

Были и другие сомнения, иные страхи. Бог солнца, проиграет он сражение или победит, вряд ли будет благосклонен к тем, кто, как они сами только что узнали, нарушал Его запрет, принося людей в жертву повелительнице смерти. Даже господин справедливости не станет разбираться, кто осознанно совершал преступление, а кто — лишь жил с ним рядом, ни о чем не зная. В вечности это не будет иметь никакого значения. И, значит, впереди всех их ждет страшная кара… Мир будет жить самой счастливой и светлой эпохой, а они — мучиться в черной пещере госпожи Кигаль…

Поморщившись, караванщик поспешно отвернулся от чужаков. Он понимал: все люди не могут быть одинаково сильны в своей готовности на самопожертвование ради других. Многих заботит по большей части лишь собственная судьба. Однако подобные мысли рождали сейчас в его сердце лишь презрение. Он был не в силах понять: как можно находиться рядом с богом и быть при этом столь низменным и пустым?