Город больше не молчит (СИ)

Маришка закуталась в куртку, день был ветреный и ясный. Пахло той самой весной, когда вокруг ещё белое покрывало, а сверху уже давит высокое небо. Ты знаешь, завтра будет теплее, но сегодня лучше прикрыть нос шарфом. Рок стоял в одном расстёгнутом пальто и сжимал руки в карманах. Маришка знала, что сжимал. Он всегда их сжимал, если дело касалось отца. Сейчас же отца хоронили. Людей пригласили мало. Возможно, кто-то скорбел. Маришка считала, что большинство отдаёт дань ушедшей эпохи. Астрагор едва ли оставил след в сердцах людей, но вот город его запомнит. Время обточит его образ, и многое из плохого останется здесь, в этом ясном, по-весеннему морозном дне.

Толпа начала расходиться. Постепенно она перебиралась к стоянке, чтобы отправиться в Змиулан, где от Астрагора осталось куда больше, чем здесь. Рок не сдвинулся ни на шаг. Маришка тоже.

Стоило уйти. Посмотрела и хватит. Умная женщина говорила в ней поставить точку, вырвать эту страницу, будто скомканный черновик, и перестать трястись; девчонка же просила поймать его взгляд и кивнуть. Маришка просто стояла. Хотелось наглядеться в последний раз, чтобы глаза заболели, а потом уйти и никогда не жалеть, что не обернулась.

Рок вздрогнул, будто поймал её мысль. Маришка напряглась, но Драгоций всего-то поправил шарф. Он похоронил отца, ему едва ли есть дело до чего другого.

— Ты пришла, — сказал, даже не обернувшись, — хотя тебя не звали.

— Разве это когда-то мешало мне?

Теперь обернулся. Его взгляд скользнул по ней, будто наполненный тающим льдом. Ни одной искры — лишь вяжущая, тягучая пустота.

— Подойди.

Она могла бы не послушаться. Теперь его слова едва ли имели власть, и будь Маришка чуть более стервой, то точно бы не упустила шанса. Но сейчас ей хотелось другого: побыть с ним в последний раз. Маришка подошла. Встала так, что протяни руку и коснёшься. На чёрный камень она не смотрела, на Рока тоже. Хватало того, что нос жёг его запах, а висок — взгляд.

— Не вини себя.

Талый лёд в его глазах застыл, а потом разлетелся осколками, а под ним оказалась пустота. Маришка прикусила губу — лучше бы молчала.

— Избавь меня от лицемерия. Я знаю, ты пришла не за этим, — по голосу было неясно, чего в Роке больше: скорби или усталости, — мне не нужна жалость от той, что сама же её заслуживает.

— Я тебя не жалею. И себя. У нас всё сложилось неплохо. Лучше, чем у многих.

Его взгляд скользнул ножом у горла. Рок сжал губы, а Маришка усмехнулась. Да, ты стоишь у могилы отца, а я смеюсь над тобой, говорю, что впереди светлая полоса.

— Мне нет дела до того, что ты считаешь. Я уже сказал это Фэшиару, скажу и тебе — больше не приближайся ни ко мне, ни к Драгоциям. Мы не враги, но ты мне противна.

— Вот как… противна?

Она поняла, что ему хотелось этого вопроса. Рок ждал его, хоть никогда не признался бы в этом. Маришка помнила, что на мосту он выбрал её, а она — нет, и это, пожалуй, было самой глубокой занозой. Там он открыл больше, чем хотел. Бедный Драгоций… заучить первый урок сложнее всего. Не люби больше, чем любят тебя. Когда-нибудь ты скажешь «спасибо».

— Тебя не за что уважать, — ты предала меня, читалось в его словах, но он был слишком горд, чтобы сказать такое, — ты… забрала слишком много и ничего не оставила.

— Странно… то же я чувствую к тебе. Но, знаешь, — Маришка улыбнулась, — я ни о чём не жалею. Ты напомнил мне, что на самом деле важно… я свободна, Рок. Сейчас, через год… через десять. Ни одна любовь, даже самая неземная, не стоит того, чтобы посадить себя на цепь.

Его лицо дрогнуло. Понял ли он её? Попытался ли? Маришка не знала, но ей хотелось, чтобы эта дыра внутри затянулась, перестала так свербеть, а для этого нужно говорить.

— По-настоящему я любила лишь одного мужчину. И наверное буду его любить… это сильнее меня. Но ты был… ты стоил всего того, что я испытала. Знаю, тебе хочется это услышать и я скажу, меня задевают твои слова. Но я ни о чём не жалею. И не буду.

— Зачем? — он поморщился, будто от зубной боли, — ты уже сказала всё поступками. Я понял их. Зачем ты говоришь ещё и словами?

— Чтобы ты понял. С тем, на кого всё равно, не прощаются.

Рок впёрся в неё прямым, пробирающим взглядом. Таким он, бывало, разглядывал её в темноте, когда между ними таял даже воздух. Просто смотрел, вбирал в себя её лицо, волосы, жесты… Маришка позволила запомнить себя такой, какой он захочет. Это меньшее, что она могла дать. Наконец, Рок отвернулся, а у неё с сердца будто гирю срезали. Вот теперь конец, это точка. Маришка поняла это так же ясно, как и сам Драгоций. У каждого впереди своя полоса — не такая уж тёмная.

— Уходи. Я хочу побыть один.

Маришка кивнула. Она могла бы многое сказать… что будь жив Астрагор, Року бы вряд ли достался Змиулан, хотя об этом ему доходчиво сказала старуха Столетт; что Хронимара едва ли оставит сына и теперь впереди у Змиулана своя история; что Рок сам это знает и оттого ещё больше грызет себя.