Город чудес

Продолжая подавать знаки Комайд, девчонка окидывает улицу взглядом. И замечает Кхадсе.

Она цепенеет. Они с Кхадсе смотрят друг на друга.

Глаза у нее очень, очень любопытного цвета. Не синие, не серые, не зеленые, не карие… такое впечатление, что они бесцветные.

Кхадсе бросает взгляд на Комайд. Оказывается, она смотрит прямо на него.

На лице Комайд появляется гримаса отвращения, и хотя это невозможно — с такого расстояния? И после стольких лет? — Кхадсе готов поклясться, что она его узнала.

Он видит, как шевелятся ее губы, произнося всего одно слово: «Кхадсе».

— Вот дерьмо, — говорит Кхадсе.

Его правая рука ныряет в карман, где спрятан радиодетонатор. Он снова глядит на бледную девчонку в ожидании атаки, но незнакомка уже исчезла. Тротуар чуть дальше по улице от него совершенно пуст. От нее не осталось и следа.

Кхадсе встревоженно озирается, спрашивая себя, не нападет ли она. Но ее рядом нет.

Потом он опять смотрит вверх, на Комайд — и понимает, что случилось невероятное.

Бледная девчонка теперь на балконе с Шарой, помогает ей встать, пытается увести.

Он смотрит на них, ошеломленный. Как девушка могла так быстро переместиться? Как она могла исчезнуть из одного места и внезапно появиться через дорогу и четырьмя этажами выше? Это невозможно.

Девушка распахивает балконные двери и затаскивает Комайд в комнату.

«Я раскрыт, — думает он. — Они удирают».

Рука Кхадсе сжимает детонатор.

Он слишком близко. Он прямо через дорогу. Но он раскрыт.

Другого выхода нет. Нужно быть уверенным в таких вещах.

Кхадсе нажимает на кнопку.

От взрыва его швыряет оземь, осыпает мусором; в ушах звенит, а глаза слезятся. Как будто кто-то ударил его по вискам и пнул в живот. Он чувствует боль в правом боку и постепенно понимает, что взрывной волной его долбануло о стену, только это произошло слишком быстро, чтобы он успел осознать.

Мир вокруг него плывет. Кхадсе медленно садится.

Все выглядит тусклым и далеким. Мир полон приглушенных криков. Воздух тяжелый от дыма и пыли.

С трудом моргая, Кхадсе смотрит на «Золотой отель». Верхний правый угол здания исчез как вырезанная опухоль, и на месте балкона Комайд осталась зияющая, дымящаяся дыра с неровными краями. Похоже, мина уничтожила не только люкс Комайд, но и номер 408 и большинство комнат вокруг него.

Нет никаких признаков Комайд или странной девушки. Он подавляет желание подойти поближе, убедиться в том, что работа выполнена. Он просто смотрит на разрушения, вскинув голову.

Континентец — судя по одежде, кто-то вроде пекаря — останавливает его и лихорадочно спрашивает:

— Что случилось? Что случилось?

Кхадсе поворачивается и уходит. Он спокойно идет на юг, мимо бегущих очевидцев, мимо полиции и медицинских автомобилей, мчащихся по улицам, мимо толп, собирающихся на тротуарах, — все они смотрят на север, на колонну дыма, который струится из «Золотого отеля».

Он не говорит ни слова, ничего не делает. Просто идет. Он едва дышит.

Он добирается до своего убежища. Убеждается, что никто не трогал ни дверь, ни окна, потом отпирает замок и входит внутрь. Идет прямо к радио, включает его и стоит там почти три часа, слушая.

Он ждет и ждет, пока наконец не начинают сообщать о взрыве. Он продолжает ждать, пока не объявляют главное:

«…только что подтвердили, что Ашара Комайд, бывший премьер-министр Сайпура, была убита в результате взрыва…»

Кхадсе медленно выдыхает.

Затем медленно-медленно опускается на пол.

А потом, к собственному удивлению, начинает смеяться.

* * *

Они подходят к дереву утром, пока в подлеске еще не рассеялся туман, неся топоры и двуручную пилу, в касках и с ранцами, притороченными к спинам. Дерево отмечено пятном желтой краски, которая стекает по стволу. Они осматривают местность, прикидывают, куда должно упасть дерево, а потом, как хирурги в начале сложной операции, приступают к делу.

Пока остальные суетятся, он смотрит на дерево и думает: «Убедить это великое старое существо упасть — все равно что вырезать часть самого времени».

Все начинается с подпила: они с напарником водят пилой туда-сюда, и ее изогнутые зубья вгрызаются в мягкую белую плоть, опилки сыплются на руки и на ноги, заваливают сапоги. Достигнув нужной глубины, они начинают рубить топорами, размахивают ими, как поршни в двигателе, вверх-вниз, вверх-вниз, отсекая огромные куски дерева.

Они останавливаются, чтобы вытереть пот со лба и оценить свою работу.

— Что скажешь, дрейлинг? — спрашивает бригадир.

Сигруд йе Харквальдссон медлит с ответом. Он бы хотел, чтобы они использовали имя, которым он им назвался, — Бьорн, — но такое бывает редко.

Он встает на колени и засовывает голову в выемку, смутно осознавая, что прямо над его черепом повисло несколько тонн древесины. Потом прищуривается, поднимается, машет влево и говорит:

— Десять градусов на восток.

— Уверен, дрейлинг?

— Десять градусов на восток, — повторяет он.

Другие мужчины переглядываются, ухмыляясь. Потом возобновляют работу, внеся небольшую поправку в подпил.