Город чудес

— Ой, — говорит старуха. — Точно. Я забыла. Я ведь должна быть с той стороны… Упс! Один момент. — Она прочищает горло, поворачивает ручку, открывает дверь — по другую сторону Сигруд не успевает заметить ничего, кроме темного леса, — входит и закрывает ее за своей спиной, оставляя дрейлинга в одиночестве.

Ее голос приглушенно звучит по ту сторону дощатой двери:

— Ладно… попробуй еще раз.

Сигруд в замешательстве моргает, чувствуя себя полным дураком. Он поднимает руку и опять стучит три раза.

Дверь приоткрывается. На него глядит яркий глаз.

— Да? — спрашивает старуха.

— Могу я… войти?

— Зачем? — сурово отвечает она. — Зачем ты хочешь войти?

— Я… — он неловко озирается, словно беспокоясь, что кто-то подслушает. — Мне надо поговорить с Олвос.

— В самом деле? — Глаз прищуривается. — Зачем?

— Это… это вопрос огромной важности.

— Неимоверно субъективный термин. На что ты надеешься? Чего ты надеешься добиться?

Что-то в ее голосе меняется. Он звучит теперь глубже, более раскатисто. Сквозь щель в двери виднеется проблеск света от костра. А ее глаза любопытным образом отсвечивают оранжевым…

Все вокруг становится странным. Как во сне. Причудливым. Сигруд моргает, пытаясь сосредоточиться.

— Нам нужна ее помощь, — говорит он. — Чтобы спасти нас. Чтобы спасти все.

— Ты произносишь эти слова, — доносится голос старухи. — И, возможно, ты обязан или вынужден так делать. Но действительно ли ты на это надеешься? Если бы столь многое не было поставлено на карту, ты бы все равно это делал?

— Ты собираешься впустить меня?

— В убежище, — шепчет старуха, — как они тебя назвали?

— Назвали меня? Что ты имеешь в виду?

— Они сделали тебе подарок. Они заставили тебя кое-что вспомнить. И тем самым назвали тебя.

Он хмурится, пытаясь вспомнить. Все вдруг кажется очень плотным, близким и громким. Мысли текут, как расплавленный свинец, и язык у него распухший и горячий.

— В самом деле?

— Именно так. К тому воспоминанию прилагалось имя. Какое же?

— С-скиталец, — говорит Сигруд. — Заблудшее дитя.

— Этим ты был, — отвечает голос. — Но теперь ты не такой. — Дверь начинает открываться. — На самом деле в глубине души ты не такой. Ты знаешь это имя, смертный. Ты человек, который утратил надежду.

Дверь распахивается. На другой стороне никого. Все, что он видит, — это маленькая узкая долина. В центре долины горит большой костер, вокруг которого лежат четыре бревна, заменяющие скамейки, а за ним — каменный стол. Когда языки пламени пляшут, потрескивая, им вторят прыгающие тени в ветвях деревьев.

Сигруд входит. Дверь за ним захлопывается. Он едва это замечает.

Он идет к костру, который манит сиянием и теплом. Сигруд должен подойти к огню, потому что здесь внезапно стало так холодно, верно? Да, верно — он видит, как в отдалении между деревьями идет снег, и свет далекой луны превращает его в зыбкое подобие белых колонн.

Сигруд подходит к одному из бревен-скамей и протягивает руки к огню, желая согреться. Его правая рука становится горячей — но не левая, как он замечает.

В долине звучит голос, низкий, мурлычущий и теплый, и доносится он отовсюду, как будто сама долина и говорит:

— Добро пожаловать, Сигруд йе Харквальдссон. Я вот уже какое-то время с нетерпением ждала встречи с тобой — с человеком, которого дважды коснулась тьма, с человеком, который живет без надежды. Это, я думаю, будет очень интересная беседа.

Сигруд смотрит сквозь пламя и видит женщину, сидящую на бревне с противоположной стороны костра. Она невысокого роста, толстая, лысая и голая до пояса, одетая в юбку из пихтовых ветвей и больше ничего. Она курит старую костяную трубку, длинную и тонкую, которую зажигает, держа над огнем.

— И было очень мило с твоей стороны постучать, — говорит она. Шмыгает носом и раскуривает трубку. — Остальные до этого так и не додумались.

* * *

Ивонна Стройкова пытается подавить зевок, пока глядит в зеркало перед окном. Сигруд научил ее этому трюку перед уходом: окно надо занавесить легким тюлем, установить перед ним под углом зеркало — и тогда можно выглядывать наружу так, что оттуда тебя будет очень сложно заметить. Из этого окна открывается вид на главную дорогу, что ведет через усадьбу Вотрова, — но это всего лишь один из способов попасть в главный дом, так что Ивонна крепко сжимает винташ, который лежит у нее на коленях.

Тати вздыхает по другую сторону комнаты, читая свою книгу.

— Это невыносимо.

— Знаю, — говорит Ивонна.

— Чего же мы ждем? — спрашивает девушка. — Прошло уже много часов. Он позвонит? Пришлет гонца? Сколько нам еще ждать?

— Он сказал, что не знает. Я верю ему.

— Верить ему — не проблема. Проблема в том, что он не лучше нас понимает, во что ввязался, и…

Она замолкает. Ивонна не спускает глаз с зеркала и решает не оборачиваться.

— Тати? — спрашивает она.

Тишина.

Ивонна бросает взгляд через плечо. Тати сидит в кресле в углу с книгой на коленях, но не читает: она смотрит прямо перед собой, глаза ее тусклые, рот открыт.

— Тати? — снова зовет Ивонна.

И опять ничего. Девушка медленно моргает.