— А я взял да и сунул руку в крови в дыру в реальности! — смеется Кхадсе. — А ты взял да и выстрелил в меня, и пули просто попадали на пол! Я уже не понимаю, во что верить, но знаю — разумно быть осторожным. — Он ухмыляется, как безумный. — Я тебе скажу это проклятое имя, если ты хочешь, дрейлинг. С радостью. И тебе крышка.
Сигруд качает головой.
— Я никогда не слышал о чуде или божественном создании, которое могло бы услышать свое имя с другого конца мира. На такое способно только настоящее Божество — и если ты не собираешься сказать мне, что твой куратор — Олвос, это означает, что ты здорово ошибаешься.
— Думаю, ты сам поймешь. — Улыбка Кхадсе увядает. — И после того как я скажу тебе это имя… старине Кхадсе придет конец. Не правда ли?
— Ты бы сделал то же самое со мной.
— Да. Верно. — Он глядит на Сигруда горящими глазами. — Как ты собираешься это сделать?
— Если бы все происходило двадцать лет назад, я бы тебя выпотрошил. Оставил болтаться здесь с кишками наружу. Это заняло бы несколько часов. За то, что ты сделал с Шарой.
— Но сегодня?..
— Сегодня… я стар, — говорит Сигруд, вздыхая. — Знаю, я таким не выгляжу. Но мы оба старики, Кхадсе, а это игра для молодых. У меня больше нет времени на такие вещи.
— Верно. — Кхадсе смеется. — Я думал, выберусь. Выйду на пенсию. Но от всех этих вещей так просто не сбежать, так?
— Да. Ты прав.
— По крайней мере это ты. Ты, а не один из этих тупых маленьких ублюдков. Тебе не просто повезло. Ты заслужил это. — Кхадсе на мгновение смотрит в пространство. Затем он поворачивается к Сигруду и произносит: — Ноков.
— Что?
— Его имя, — говорит Кхадсе, тяжело дыша, как будто каждый слог причиняет боль. — Его имя — Ноков.
— Ноков? Ноков — и все?
— Да. И все. — Он наклоняется вперед. — Знай, ты умрешь. Что бы ты ни сделал со мной, он с тобой поступит в тысячу раз хуже.
Сигруд хмурится. «За всю жизнь, — думает он, — я не слышал ни о каком Нокове, ни в мире тайных агентов, ни в мире Божеств».
Дрейлинг встает, достает нож и аккуратно приподнимает подбородок Кхадсе, обнажая тонкий белый шрам на горле. Прикладывает черное лезвие к шраму, как будто следует инструкциям к детской вырезке из бумаги.
— И ты это заслужил, — говорит Кхадсе, глядя Сигруду в глаза. — За все, что сделал. Ты и это заслужил.
— Да, — говорит Сигруд. — Знаю. — Потом он резко проводит лезвием по горлу Кхадсе.
Бьет фонтан крови, горячий и влажный. Сигруд отступает и смотрит, как Кхадсе давится и кашляет, как его грудь и живот заливает его собственная кровь.
Он умирает быстро. Не важно, сколько раз Сигруд такое видел — его всегда поражает, как мало секунд отделяют жизнь от смерти.
«Сколько секунд, — думает он, наблюдая за тем, как содрогается тело Кхадсе, — умирала Шара?»
Голова бывшего агента без сил падает на грудь.
«Или Сигню?»
Кхадсе перестает двигаться.
В комнате становится тихо, не считая звука, с которым капает на пол кровь. Сигруд вытирает руки тряпкой, садится на пол и снова вытаскивает список целей Кхадсе.
Он смотрит на последнее имя: Татьяна Комайд. Девочку он видел один раз в жизни, и, наверное, это единственная частица его подруги, которая еще сохранилась в мире.
Бледная континентская девушка наблюдает за бойней из камышовых зарослей у канала. Она медленно начинает взбираться к краю участка, следя, не мелькнет ли что-нибудь в окнах. К счастью, громила увез Кхадсе недалеко — всего лишь на несколько миль вниз по течению. Так как за рекой здесь никто не следит, она без труда движется в нужном направлении, хотя теперь промокла до колен.
Она не знает, что это за здоровяк, но он ей не нравится. Ушли месяцы, чтобы отследить перемещения Кхадсе, месяцы, чтобы внедриться в его средства связи, месяцы, чтобы почти все вычислить. Это было особенно трудно, потому что у Кхадсе при себе имелись какие-то чудеса — что-то, делающее его невидимым, почти неуловимым для слежки, — но ей все же удалось придумать, как с этим справиться.
А потом тупой верзила с пистолетами и ножом ввалился на склад и все испортил, а в последний момент уволок Кхадсе прочь, словно мешок с треклятой картошкой.
Потом она забралась внутрь и увидела трупы. Увидела, что он с ними сделал. Кем бы он ни был, она не хочет, чтобы такой человек прослышал о ее планах.
Медленно светает, но ее настроение от этого не улучшается. Она окидывает взглядом развалины скотобойни. Ей это место не нравится. Отчасти потому, что оно уродливое и обветшалое, но в основном из-за того, что ей не нравится его прошлое.
А она может увидеть любой отдельно взятый момент из прошлого.
Она вздрагивает. Когда-то это место было переполнено смертью. Стоит ей отвлечься, и прошлое начинает просачиваться, она замечает огромные стада коров и коз, которые бродят туда-сюда в загонах, беспокойные и испуганные, словно гадая, что с ними будет. Иногда она слышит их блеяние, мычание и крики, чувствует впереди запах крови и знает, что приближается. Она слышит их прямо сейчас — слышит, как они вопят на скотобойне…