Город Эмбер: Побег

Обычно Дун заходил в лавку, чтобы поболтать с отцом, но сейчас он отправился прямиком к себе наверх. У него не было никакой охоты болтать. Он сбросил с дивана две корзины с каким–то барахлом — кажется, это были каблуки для башмаков — и повалился ничком на подушки.

Какой же он идиот! Как он мог рассчитывать на то, что с первого взгляда поймет, как работает генератор, если этот старик проработал там всю жизнь, а знает не намного больше, чем Дун?

А просто не надо считать себя умнее других! С какой стати он вбил себе в голову, что сможет разобраться в электричестве и спасет город? Ну да, он очень хотел этого, он не раз представлял себе в честолюбивых мечтах торжественную церемонию на Хакен–сквер, на которой горожане будут благодарить его за спасение Эмбера. Весь город собрался, мэр произносит пламенную речь в честь Дуна, а его отец сидит в первом ряду и так и сияет.

Отец всегда говорил ему: «Ты хороший мальчик, ты умный мальчик. Когда–нибудь ты совершишь великие дела, вот попомни мои слова». Пока что Дун не совершил ничего особенного, но страстно желал сделать что–нибудь по–настоящему важное для города. И пусть его наградят, и чтобы отец это видел. Сама награда не имела значения: ну, какая–нибудь грамота или, может, нашивка, которую можно будет носить на куртке.

Но теперь он на годы завязнет в грязи этих бесконечных туннелей, будет латать трубы, которые тут же начнут снова протекать и ломаться. Абсолютно бессмысленно и гораздо скучнее, чем работать вестником! Эта мысль внезапно привела его в ярость. Он резко сел на диване, нащупал каблук в корзине, стоявшей у его ног, и изо всех сил запустил его в дверь.

И в ту же секунду дверь отворилась. Дун услышал глухой удар, изумленный возглас и увидел в дверном проеме худое, усталое, удивленное лицо отца.

Злость Дуна мгновенно улетучилась. Он вскочил:

— Ой, папа, прости, я попал в тебя! Прости меня, пожалуйста!

Отец Дуна потер левое ухо. Это был высокий человек, лысый, как очищенная картофелина, с высоким лбом и упрямым подбородком. У него были добрые глаза, сейчас слегка озадаченные.

— Прямо в ухо засветил, — сказал он. — Что это было?

— Я вдруг ужасно разозлился, — виновато пробормотал Дун, — и швырнул этот каблук.

— Ясно, — сказал отец, смахнул с кресла на пол несколько крышек для бутылок и сел. — Я так понимаю, что это как–то связано с твоим первым рабочим днем.

— Да, — сказал Дун. Отец кивнул.

— Почему бы тебе не рассказать мне об этом?

И Дун начал рассказывать. Когда он умолк, отец несколько раз провел рукой по лысой голове, словно приглаживал несуществующие волосы, и вздохнул.

— Ну, — сказал он, — звучит неприятно, должен признать. В особенности на счет генератора — это плохие новости. Но ты ведь получил назначение в Трубы, а вовсе не на генератор, не так ли? То, что ты получил, ты уже получил. Что ты сможешь сделать с тем, что получил, — это уже совсем другой вопрос. Ты сам–то как считаешь?

— Да я в принципе согласен, — сказал Дун. — Но что же мне делать?

— Не знаю, — сказал отец. — Но ты думай. Ты же умный парень. Самое главное — внимательно наблюдать. Наблюдай за всем, что происходит, примечай то, чего не видят другие. Тогда ты будешь знать то, чего никто больше не знает, а это ведь всегда полезно. — Отец снял куртку и повесил ее на гвоздь, торчащий из стены. — Как гусеница? — спросил он.

— Еще не видел ее, — ответил Дун. Мальчик пошел в свою комнату и вернулся с маленькой деревянной коробкой, накрытой старым шарфом. Он поставил коробочку на стол, снял шарф, и они с отцом склонились над ней и заглянули внутрь.

На дне коробки лежала пара увядших капустных листьев. На одном из них сидела гусеница примерно в два с половиной сантиметра длиной. За несколько дней до окончания школы Дун нашел гусеницу на нижней стороне капустного листа, когда резал салат к ужину. Гусеница была нежно–зеленого цвета, вся словно бархатная, с миниатюрными ножками–щетинками.

Дун всегда обожал насекомых. Он наблюдал за ними и записывал свои наблюдения в тетрадку, на обложке которой вывел: «Ползучие и летучие твари». Каждая страница тетради была разделена пополам вертикальной чертой. Слева были рисунки. Карандашом, заточенным как игла, Дун зарисовывал крылья бабочек с ветвящимися прожилками, лапки пауков, усеянные крошечными щетинками и вооруженные острыми коготками, жуков с их усиками и блестящей броней.

На правой половине страницы он вел дневник своих наблюдений. Он отмечал, что ест насекомое, где оно спит, где откладывает яйца и — если это удавалось установить — сколько оно живет.

Наблюдать за существами, которые умели быстро двигаться, — например за бабочками или пауками, — было непросто. Тут приходилось ограничиваться лишь отрывочными сведениями. А если он ловил их и сажал в коробку, то они беспомощно ползали там несколько дней, а потом умирали.