Город, где умирают тени

Моррисон уверенно шагал по коридору, глядя вперед, словно бывал здесь так часто, что ему не было нужды таращить глаза, как туристу-новичку. Голд прибавил шагу, чтобы поравняться с ним, но каждая минута путешествия приносила новые чудеса. Время от времени прямо из стен появлялись эльфы, будто рождались из камня и исчезали в нем, растворяясь, как в объятиях гипосульфитной ванны. Твердыня камня тут же намертво смыкалась за ними. А эльфы оставались живы, неглубоко и размеренно дыша и порой провожая широко распахнутыми глазами проходивших мимо Голда и Моррисона. Один раз навстречу попался эльф, подошел к ним, медлительный и величавый, будто человек на ходулях. Моррисон отвесил низкий поклон, но эльф даже ухом не повел, не заметив его.

— Где мы? — прошептал Голд, понизив голос не из боязни быть услышанным, но скорее просто из-за неодолимого чувства благоговения. Невероятные размеры коридора заставляли его ощущать себя мальчишкой, впервые в жизни вторгшимся на территорию мира взрослых.

— Это Каер Ду, последний оплот Фэйрии, прибежище Двора Унсили и всех существующих видов эльфов. Это страна-под-горой, стезя, по которой нельзя пройти дважды. Не спрашивайте меня, сколько ей лет, я не уверен, что даже эльфы об этом знают. Это место древнее Шэдоуз-Фолла. Древнее человечества. Фэйрия была мечтой самой природы, но оставалась такой недолго: она была слишком образцовой для остального мира и он прошел мимо — своим путем.

Они продолжали идти. По-прежнему всюду маячили массивные статуи — людей, эльфов и удивительных созданий, тревожащих и пугающих своими формами и деталями, существ, словно пришедших из снов, которые поутру не хочется вспоминать. Невиданные механизмы стояли брошенные в своих закутках, громоздкие и загадочные, недоступные пониманию человека

Голд и Моррисон повернули за угол и неожиданно натолкнулись на группу эльфов, собравшуюся вокруг большой ямы в земле. Безмолвно немигающими глазами они смотрели на то, что скрывалось в яме. Остановившись, Моррисон жестом предложил Голду тоже взглянуть. Эльфы не обратили ни малейшего внимания на то, как он, осторожно пройдя между ними, подошел к краю ямы и заглянул вниз. На дне два эльфа, зажав по ножу в каждой руке, калечили друг друга. Их тела раздувались, сокращались, мгновенно вырастали и уменьшались, следуя прихоти бойцов. Оба не делали никаких попыток защитить себя, получая ужасные раны, которые через несколько мгновений затягивались.

Два эльфа бились в полном молчании, и лишь горячее дыхание и постоянные глухие звуки ранящей плоть стали неслись из ямы. Наблюдавшие эльфы тоже молчали, однако с каждой новой атакой и контратакой Голд чувствовал растущее напряжение поглощенных схваткой эльфов. Все зрители улыбались, но ничего похожего на веселье не было в их лицах. Голд начал пятиться от края, охваченный почти болезненным и почти осязаемым чувством жажды крови, звеневшим в воздухе. Интенсивность этого ощущения была всеобъемлющей и достигала нечеловеческого порога. Он выбрался из толпы, мелко дрожа, как будто только что стал свидетелем жуткой дорожной аварии. Один из стоявших с краю толпы эльфов повернулся к другому и протянул руку. Тот достал нож, взял протянутую руку и отхватил ножом один из пальцев. Голд отшатнулся, не в силах отвести глаз от хлынувшей из раны крови. Моррисон ухватил его за локоть и вытянул на свободное место.

— Что за чертовщина здесь происходит? — дрожащим голосом спросил Голд, когда они с Моррисоном двинулись дальше по коридору.

— Дуэль, — беззаботно ответил бард. — На самом деле все не так драматично, как это кажется с виду. Эльфы не могут умереть, разве что под действием сильных чар или при полном уничтожении. Их раны заживают в считанные секунды. Они испытывают настоящую боль, но ни один эльф не обращает на это внимания. Главное — честь. Мне приходилось видеть, как подобные дуэли длились часами, когда у обоих дуэлянтов сил совсем уже не оставалось.

— А зачем пальцы резать?

— Проигранное пари. Эльфы ребята азартные, но золото и серебро здесь в малой цене. Они бьются об заклад на боль, услугу или унижение. Палец — мелочь. Ставка будет расти.

— Идиотизм. Они просто больные!

— Нет. Это человеческие критерии, а эльфы — не люди. Неспособность умереть меняет взгляд на многие вещи. Боль и раны суть преходящи. Потеря собственного лица и чести может длиться веками. Вот поэтому-то мы никогда толком не понимали жителей Фэйрии. Они гораздо дальновиднее. Они мыслят масштабами столетий, и отдельно взятый текущий момент значит для них гораздо меньше, чем для нас.

Голд попытался мысленно представить жизнь, спланированную в масштабе столетий, свободную от страха смерти, и не смог — ему стало не по себе.

— А сколько в среднем эльфы живут? — наконец спросил он.

— Они сами это решают. Единственное, что может убить их, это мощное колдовство и волшебное оружие, а и то и другое — большая редкость.

— Секундочку. А как же дети? Если они все-таки смертны…