Город греха

Это пробудило у Мала слабую надежду; он снова стал думать как полицейский. Мал позвонил Элли-су Лоу, рассказал о случившемся, пояснив, что главное теперь — не дать Селесте выступить пострадавшей стороной и получить преимущество в предстоящей тяжбе за опеку. Лоу взял дело в свои руки, поехал к Селесте, отвез ее в Пресвитерианскую церковь Голливуда, где ее ждал адвокат. Тот сделал снимки ее распухшего и окровавленного лица. При этом Лоу убедил адвоката в нецелесообразности обвинения в уголовном преступлении лица, занимающего высокое положение следователя управления окружной прокуратуры, пригрозив репрессалиями, если тот будет упорствовать, и пообещав не вмешиваться в дело об опеке. Адвокат согласился. Селесте поправили сломанный нос, два хирурга-стоматолога занялись ее раздробленной челюстью и протезированием. Малу, ждавшему результатов и позвонившему Лоу из автомата, было с раздражением сказано:

— Парнем занимайтесь сами. Больше меня ни о чем не просите.

Мал поехал домой и нашел Стефана спящим. От него шел запах успокоительного средства, популярного на родине Селесты, — шнапса с горячим молоком. Поцеловал мальчика в щечку, перевез в мотель на углу Олимпик и Норманди-стрит чемодан с вещами и папками Лезника, договорился со знакомой женщиной-полицейским раз в день навещать Стефана. Приняв болеутоляющее, кое-как отоспался на неудобной постели и проснулся с мыслями о Франце Кемпфлере.

Нацист не шел у него из головы и мешал убедительно объяснить лживость сказанных Селестой слов. Мал сделал несколько телефонных звонков и нашел толкового адвоката. Джейк Келлерман был прагматиком: он сказал, что правильно будет отсрочить дело об опекунстве до поры, когда Консидайн станет капитаном и заметной фигурой на заседаниях большого жюри. Адвокат посоветовал ему поселиться отдельно от Селесты и Стефана и обещал в скором времени встретиться с ним для обсуждения дальнейших действий. И Мал остался наедине с последствием димедрола в голове, болями в руке и решением взять выходной и держаться от шефа подальше.

А мысли о Кемпфлере его не оставляли.

Только работа с папками Лезника как-то отвлекала. Он занялся делом Клэр де Хейвен, в котором его занимала каждая запись о ней лично. Он понимал, что для допроса сейчас она недосягаема и что главная задача в этом деле — найти тайного агента. И все-таки ее прошлая жизнь его сильно заинтриговывала. Он наткнулся на ранее не замеченный факт: на приеме у психоаналитика Мондо Лопес хвастался, что в мае 43-го украл из магазина платье, которое подарил Клэр на ее 33-летие. Значит, они с ней одногодки. Мал отправился в Центральную библиотеку, чтобы всерьез заняться этой женщиной — и Кемпфлером.

Там он часами просматривал микрофильмы, но немец интересовал его все меньше, а женщина все больше.

Освобождение Бухенвальда. Нюрнбергский процесс. Фашистские главари, утверждающие, что они только исполняли приказы. Немыслимая машина жестокости.

Сонная Лагуна — справедливое дело, в защиту которого выступили дурные люди. Светская хроника сообщает о первом появлении Клэр де Хейвен в свете. Ее конфирмация в 1929-м; девятнадцатилетняя Клэр на балу в Лас-Мадринас — смазанный черно-белый силуэт, только намек на нее. Если Кемпфлер был в тени Геринга, Риббентропа, Деница и Кейтеля, то личность этой женщины проступала куда явственнее.

Позвонил в автотранспортное управление и проверил ее водительский стаж. Отправился в Беверли-Хиллз и наблюдал за ее особняком в испанском стиле. Она вышла через два часа ожидания: слухи о ее красоте оправдались. Стройная, золотисто-каштановые волосы с несколькими седыми прядями, лицо прирожденной красавицы, какую только поискать, — но волевое. Он проследовал за ее «кадиллаком» до Виллы Фраскати; там за ленчем она встречалась с Рейнольдсом Лофтисом, воплощавшим благородный тип героя, которого Мал видел в десятке фильмов. Мал заказал в баре выпивку и стал наблюдать за ними: актер-бисексуал и Красная королева держались за руки и поминутно наклонялись друг к другу через стол и целовались. Они явно были любовниками. Мал вспомнил, что Лофтис говорил Лезнику: «Клэр — единственная женщина, которую когда-либо любил», и почувствовал укол ревности.

На столе появились стаканы и пепельницы. Мал оторвался от своих каракулей — свастики и петли виселицы. Его коллеги по охоте на красных смотрели на него. Дадли подвинул к нему чистый стакан и бутылку. Мал отодвинул их и сказал:

— С мексиканцами, лейтенант, вы дали маху. Это я заявляю совершенно официально. Мы сразу раскрыли карты. Поэтому, пока Микс не добудет явных инкриминирующих материалов, дающих нам веские улики, впредь — никаких допросов, никаких обвинений.