Город и город

– Да будет вам, – рассердился он. – Бросьте. Официально – нет. Она не могла там жить. Даже если и так, она все равно была здесь. Займитесь местными ячейками радикалов. Вы найдете тех, кто ее видел. Она всюду побывала. Обошла всех подпольщиков. Наверняка с обеих сторон. Она стремилась побывать везде, потому что хотела знать все. А она знала все.

– Как вы узнали о том, что ее убили?

Я услышал, как он выдохнул.

– Борлу, если вы сейчас серьезно, значит, вы тупой и я зря трачу время. Я узнал ее по фотографии. Думаете, я стал бы вам помогать, если бы не считал, что это необходимо? Что это важно? Как, по-вашему, я об этом узнал? Я увидел ваш долбаный плакат.

Он завершил звонок. Какое-то время я еще прижимал свою трубку к уху, словно он мог вернуться.

Я увидел ваш плакат. Когда я посмотрел на свой блокнот, то увидел, что рядом с его словами я написал «черт/черт/черт».

* * *

В кабинете я задерживаться не стал.

– Тиадор, у тебя все нормально? – спросил Гэдлем. – Вид у тебя…

Наверняка так оно и было. Выйдя на улицу, я заказал в киоске крепкий кофе «ай-тюрко» – по-турецки. Это была ошибка: от него я стал еще более дерганым.

Поэтому неудивительно, что по дороге домой я с трудом замечал границы, видел и не-видел только то, что должен. Меня стискивали люди не в моем городе, я медленно шел сквозь толпы, которых не было в Бешеле. Я сосредоточил внимание на камнях – на соборах и барах, на кирпичах, которые когда-то были частью школы – на том, что окружало меня с самого детства. Все остальное я игнорировал, или, по крайней мере, пытался.

В тот вечер я позвонил Сариске, женщине-историку. Я бы не отказался от секса, но, кроме того, она была умна и иногда любила поговорить о делах, с которыми я работаю. Я дважды набрал ее номер, но оба раза сбрасывал звонок, прежде чем она успела бы ответить. Мне не хотелось втягивать ее в это дело. Нарушить условие о неразглашении информации по незавершенному расследованию, выдав сведения за гипотезу, – это одно. Сделать ее соучастницей – совсем другое.

Мне не давали покоя те слова – черт/черт/черт. В конце концов я вернулся домой с двумя бутылками вина и стал медленно – закусывая оливками, сыром и колбасой – переливать в себя их содержимое. Я делал новые бесполезные записи в блокноте, рисовал какие-то магические символы, словно они помогут мне найти выход. Однако эта ситуация – эта головоломка – стала для меня предельно ясной. Возможно, я стал жертвой сложного, бессмысленного розыгрыша, но такая мысль казалась маловероятной. Меня больше привлекала версия о том, что звонивший сказал правду.

Это означало, что я получил зацепку, важные сведения о Фулане-Марии. Мне сообщили, куда идти и кого искать, чтобы узнать больше. А в этом и заключалась моя работа. Но если я воспользуюсь полученной информацией и этот факт всплывет, то ни один суд не сможет вынести обвинительный приговор. И, что гораздо серьезнее, действуя на основе этой информации, я не просто нарушу законы Бешеля, а создам пролом.

Мой информатор не должен был видеть плакаты. Они находились не в его стране. Он не должен был мне об этом рассказывать. Он сделал меня сообщником. В Бешеле эти сведения были словно аллерген – одна мысль о том, что они у меня в голове, причиняла мне боль. Я замешан в преступлении. Уже ничего не изменишь. (Возможно, потому, что я уже напился, мне не пришла в голову мысль о том, что у него не было необходимости рассказывать мне, как он узнал об этом, и что у него должны были быть причины это сделать.)

* * *

Я не сжег и не порвал заметки, сделанные по ходу того разговора, но у кого не возникло бы искушение так поступить? Конечно, я бы так не сделал, но… Поздно ночью я сидел за кухонным столом, разложив их перед собой, и время от времени писал поверх них «черт/черт». Я включил музыку: «Little Miss Train», дуэт Вэна Моррисона и Коирсы Яков («бешельской Умм Кульсум», как ее называли). Запись была сделана в ходе его турне 1987 года. Я выпил еще и положил рядом со своими заметками фотографии Марии-Фуланы, неизвестной иностранной проломщицы.

Никто ее не знал. Возможно (господи помилуй!), по-настоящему она вообще не была в Бешеле – хотя Покост и был сплошной территорией. Ее могли туда притащить. И то, что подростки ее нашли, и все это расследование в целом тоже могло быть проломом. Мне не следует компрометировать себя, продвигая эту версию. Возможно, просто нужно отказаться расследовать дело, и пусть она гниет себе. На минуту я притворился, что могу так сделать. Это был эскапизм чистой воды. Нет, я сделаю свою работу, даже если при этом нарушу какие-то правила. Этого требовал экзистенциальный закон, гораздо более основополагающий, чем все те, за соблюдением которых я следил по долгу службы.