Город и город

Я не пошёл прямиком в отель. Дождался, пока сердце перестало колотиться, и, проведя несколько минут не в безлюдном месте, направился к той же наблюдательной точке, что и раньше, с видом на Бол-Йеан. Этот осмотр я проводил гораздо осторожнее, чем в прошлый раз, стараясь воспроизводить уль-комские манеры, и за тот час, в течение которого я наблюдал за неосвещёнными раскопками, никто из милицьине появился. Пока что я заметил за ними склонность либо оказываться на виду и не чураться применения силы, либо вообще отсутствовать. Несомненно, у полиции Уль-Комы имелся какой-то способ обеспечения тонкого вмешательства, но я его не знал.

В «Хилтоне» я потребовал разбудить меня в пять утра телефонным звонком и спросил у женщины за конторкой, не распечатает ли она мне сообщение, поскольку крошечный зал под названием «бизнес-центр» был закрыт. Сначала она сделала это на бумаге с шапкой отеля.

— Не могли бы вы сделать то же самое на простой? — попросил я, подмигивая. — На случай, если его перехватят.

Она улыбнулась, не уверенная, в какой именно секрет её посвящают.

— Перечитайте, пожалуйста, что там получилось.

— «Срочно. Ко мне как можно быстрее. Не звони».

— Прекрасно.

Наутро я снова обозревал раскопки, проделав окольный путь через весь город. Хотя, как и требовал закон, на мне был значок посетителя, я прикрепил его на самый край лацкана, где ткань образует складку, так что он был видим только для тех, кто знал, на что надо смотреть. Он был прицеплен к пиджаку подлинного уль-комского покроя, который, как и моя шляпа, был не нов, хотя и нов для меня. Я вышел за несколько часов до открытия магазинов, но удивлённый улькоманин в самой дальней точке моей прогулки стал на несколько динаров богаче, а запасы верхней одежды у него слегка поубавились.

Не было никакой гарантии, что за мной не наблюдали, но я не думал, чтобы это была милицья. Прошло совсем немного времени после рассвета, но улькомане уже сновали повсюду. Я не стал рисковать, подходя к Бол-Йеану ближе. По мере того как разворачивалось утро, город заполнялся сотнями детей — как теми, кто носил строгую уль-комскую школьную форму, так и десятками беспризорников. Я старался быть умеренно ненавязчивым, поглядывал вокруг из-за «Уль-Кома Насьоны» с её слишком длинными заголовками и завтракал чем-то жареным, купленным на улице. На раскопки начали прибывать люди. Часто объединённые в маленькие группы, они были слишком далеко от меня, чтобы различить, кто есть кто, когда каждый из них проходил, предъявляя свой пропуск. Я немного подождал.

Маленькая девочка в ветровке не по размеру и в подрезанных джинсах, к которой я подошёл, посмотрела на меня скептически. Я показал ей банкноту в пять динаров и запечатанный конверт.

— Видишь вон то? Ворота видишь?

Она кивнула, настороженная. Помимо всего прочего, эти дети при случае выступали в роли курьеров.

— Откуда вы? — спросила она.

— Из Парижа, — сказал я. — Только это секрет. Никому не говори. У меня для тебя есть работёнка. Как думаешь, сможешь ты уговорить тех охранников позвать к тебе кое-кого?

Она кивнула.

— Я назову тебе имя, я хочу, чтобы ты пошла туда и нашла человека с таким именем, только этого человека, и чтобы ты вручила ему это послание.

Либо она была честной, либо сообразила, умница этакая, что оттуда, где я стоял, мне виден почти весь её путь к воротам Бол-Йеана. Она его доставила. Она ныряла в толпы и выныривала из них, крошечная и быстрая — чем быстрее будет выполнено это прибыльное задание, тем быстрее она сможет получить другое. Легко понять, почему у неё и других беспризорных детей появилось прозвище «рабочих мышек».

Через несколько минут после того, как она достигла ворот, появился некий человек с опущенной головой и поднятым воротником, он скованной, но быстрой походкой стал удаляться от раскопок. В одиночку, как и ожидалось. Хотя он был далеко, я точно знал, что это Айкам Цуех.

Я делал такое раньше. Я мог держать его в поле зрения, но в городе, которого я не знал, это трудно, потому что одновременно приходится обеспечивать собственную невидимость. Он облегчил мне задачу, ни разу не оглянувшись и всегда, кроме пары мест, выбирая самые большие, заполненные народом и заштрихованные дороги, что, по моему предположению, было самым прямым маршрутом.

Сложный момент наступил, когда он сел в автобус. Я устроился неподалёку от него и мог прятаться за свою газету. Когда у меня зазвонил телефон, я вздрогнул, но такое в автобусе случалось не в первый раз, так что Айкам на меня не взглянул. Звонил Дхатт. Я отклонил вызов и выключил звонок.