Город и лес у моря (сборник)

Охотник с интересом взглянул на следопыта.

– Почему вы знаете, что в левый бок и что кровь эта из горла, а не из раны?

– А то нет: вишь, по следу с левой руки текет? А что посередь следу – это из горла.

«До чего просто! – подумал охотник. – Как это мне самому не пришло в голову?»

Бородач пошел впереди, за ним – охотник; Ларивон с лошадью сзади. Шли медленно, поминутно заглядывая вперед: даже тяжело раненный лось опасен и может напасть на преследователей.

Крови на следу было много: видно, лилась струей. Местами она лежала на земле черными запекшимися сгустками. Зверь, однако, шел и шел вперед.

Редколесье кончилось. Вышли к речке.

Тут Ларивон привязал лошадь к дереву: надо было сперва узнать, где зверь пал, – может, в чаще, куда и не продерешься с телегой.

Бородач в это время стал на колени у четко отпечатавшихся в глинистом берегу следов и зачем-то смерил их четвертью. Когда он после этого взглянул на охотника, охотнику не понравился его взгляд: в нем не было и следа прежней почтительности. Бородач глядел на него прищурившись, подозрительно, почти насмешливо.

– Ну что еще? – сердито спросил охотник, чувствуя, что краснеет от этого взгляда, и злясь на себя за это.

Но бородач ничего ему не ответил и опять пошел вперед, на этот раз быстро и уверенно.

Они еще добрую версту петляли по лесу. Нашли березу, где подстреленный зверь терся раненым боком о ствол: белый ствол дерева аршина на два от земли был весь замызган темной кровью.

Потом – как-то совсем неожиданно – охотник узнал место, где они находились: они шли прямо к болоту, где всегда исчезал Одинец.

Сердце тревожно екнуло в груди: неужели опять ускользнул проклятый зверь?

Молча прошли еще немного – и вдруг бородач обернулся и сказал шепотом:

– Эвона, в чапыжнике залег. Иди. А подниматься станет – бей проворней: уйдет!

Не показывая виду, что волнуется, охотник двинулся вперед с ружьем наготове.

Густой остров лиственного молодняка, на который показал бородач, был невелик. Деревца потеряли уже всю листву – они не могли скрыть громадного тела зверя, если б он вскочил.

Охотник подвигался по кромке, беспокойно шаря глазами впереди.

Он обошел уже почти весь островок, а лось все еще не показывался.

Впереди – еще мысок невысокой заросли.

«Тут!» – почувствовал охотник.

Подняв ружье, сделал скачок – и чуть не споткнулся о распростертое звериное тело.

Зверь не шелохнулся. Он лежал на правом боку, неестественно подогнув под себя голову, высоко подняв застывшую заднюю ногу.

Охотник опустил ружье.

– Готов! – крикнул он дрогнувшим голосом. – Смотрите!

Он замолчал: к горлу подкатил жесткий ком.

Он не слышал, что говорили теперь уже громкими голосами крестьяне.

Бородач подошел к убитому лосю и, взявшись за рог, выпростал голову зверя из-под тяжелой туши.

– Гляди на свово Одинца! – сказал он охотнику и презрительно сплюнул.

Вместо широких рогов-лопат на голове лося торчали какие-то жалкие спички.

Охотник глядел и не понимал.

Бородач обернулся к Ларивону:

– Я еще по следу приметил, что лосек молодой: Одинцов след – во! Одинец разве такому дастся?

И опять, обращаясь к охотнику, поддразнил:

– Хотелося лося, да не удалося!

Как сквозь туман, донеслись до охотника слова Ларивона:

– Толковал ему, каков из себя Одинец-то. Известно, городскому человеку ни к чему – что старый бычина, что теленок.

Охотник растерянно пролепетал:

– Не может быть: я же Одинца стрелял!

Бородач весело подмигнул Ларивону:

– Не зря молвится: лося бьют в осень, а дурака завсегда. Мало каши ел, парень!

* * *

Когда к полудню старый глухарь вернулся с жировки, Одинец ждал его уже под елью.

Через пять минут оба спокойно дремали, каждый на своем месте.

Часть II

Опустил главу печально,

Видит сломанные вещи,
Говорит слова такие:
«Пусть никто в теченье жизни,
Пусть никто из всех на свете
Не стремится в лес упрямо,
За негодным Хийси лосем,
Как стремился я, несчастный:
Я совсем испортил лыжи,
Поломал в лесу я палку
И согнул в лесу свой дротик!»

«Калевала»

Глава I. Неожиданное открытие

«К черту Одинца! Еду в город».

Так решил охотник, свежуя на задворках убитого им зверя.

Содрать шкуру с тощего молодого лося оказалось кропотливым и трудным делом. Шкура крепко пристала мездрой[4] к жесткому мясу, и каждый вершок ее приходилось отдирать ножом.

«Будет, побаловался. Пора и в город, а то так и будешь гоняться за этим старым лешим до скончания века. На первый раз довольно с меня и этого трофея. Все-таки о двух отростках рога».

Но как охотник ни старался убедить себя в том, что в сдаче его нет ничего позорного, – в голову лезли и лезли обидные мысли.

Его больно задели насмешки бородача.