– Ден, что ты натворил?
Значит, все-таки это была Тоня. Наверное, зря он тогда ее не поцеловал в ответ.
Денис облизнул губы. Почти удивился, не обнаружив на них песка. Было немного горько и очень, очень сухо. Тоня еще что-то говорила, много, бестолково, и совала ему бутылку с водой. Адель стояла чуть поодаль, разговаривала по телефону и кидала в его сторону такие испепеляющие взгляды, что сама Сахара не сравнится. Потом его передали в руки инспектору, тот что-то спрашивал, Ден невпопад отвечал. А в голове вертелась одна только мысль: влип. Теперь-то уж точно поблажек не будет, нет.
Воспоминания
Настя быстро восстанавливалась. Хоть какая-то приятная новость. Буквально утром позвонила сама и сказала, что сбежала домой. Да уж. Просидев в больничном коридоре битый час, Ден бы и сам хотел сбежать от всех этих плакатов и нестерпимого запаха стерильности.
– Влад в коме, положение так себе. Передозировка плюс сильнейший стресс.
Инспектор допытывался и искал малейшие нестыковки. Кажется, Алла тоже приезжала. Кричала, плакала, грозилась в суд подать. Кажется, на этот раз у фирмы и правда проблемы. Тем более удивительно, почему с ним еще разговаривали.
– Серьезно, Ден, кому ты так сильно жаждешь навредить?
Денис невольно вспомнил Аркадия. Вот уж чья физиономия чемпион по вывешиванию в качестве мишени для дартс. Хотя достаточно ли это, чтобы закопать, буквально, в зыбучий песок? Навряд ли.
– А может, самому себе? – Адель вздохнула. – Знаешь, Ден, я ни на что не намекаю, но сходи-ка ты лучше к Павлу. Можешь прямо сейчас. И да, от полетов ты отстранен, – беспощадно закончила она. – На неопределенный срок.
Пресловутый Павел Алексеевич Балашов был Тониным отцом, а по совместительству лучшим мозгоправом – пардон, психоаналитиком если не страны, то уж во всем городе точно. И явно ясновидящим – Адель еще не закончила говорить, а у Дениса уже завибрировал телефон.
При встрече Павел показался Дену каким-то у слишком хмурым.
– Насчет того поцелуя… – кашлянул Ден. – С Тоней… Ничего не было, правда. Просто… выпили с ней, немного.
– Поверьте, молодой человек, я считаю свою дочь достаточно взрослой, чтобы позволить ей самой решать, было или нет. – Павел смерил взглядом насмешливым взглядом. – И у нас с вами в любом случае, встреча не по этому поводу. Следуйте за мной.
В палате, куда они вошли, лежала девочка. Лет двенадцати, может меньше. Лицо почти полностью скрывала кислородная маска.
– Павел Алексеевич, я к вам со всем уважением, но не надо детей впутывать…
– Ты о чем? – тот пристально взглянул сквозь очки. Иногда казалось, что там встроен монитор, выдающий о тебе всю подноготную, прямо с момента зачатия. – А, вижу. Нет, не переживай, здесь тебе никто лекций читать не будет. Вообще-то у меня к тебе просьба. Вот, читай, – он протянул ему планшет.
– В первый раз вижу, чтобы так запросто руки выдавали историю болезни, – заметил Ден. – Она что, ваша родственница?
– В какой-то степени… – профессор закашлялся, снял очки и принялся их протирать белоснежным носовым платком. По палате разнесся аромат дорогого одеколона. – Сложно и муторно объяснять.
Неудивительно, что Тоня так нервничает, когда речь заходит о семье. Просматривая данные, Ден удивленно приподнял брови. Авария. Сколько ей тогда было, лет десять? Два года в коме – ничего себе. Можно сказать, дважды родилась.
– Была жуткая мясорубка. Я там тоже был, – пояснил Павел Алексеевич. Казалось, воспоминания давались ему нелегко. – Чудом не задело…
– А родители?
– С ними мы в данный момент работаем. Сложный, конечно, случай… Со своей стороны мы уже сделали все, что могли. Нас она не пускает.
– Короче, – перебил Ден, – от меня вам что нужно?
– А ты сам еще не понял? – удивлялся Павел редко, но делал это с поистине актерским мастерством. Кивком головы он указал на спящую. – Давай. Клиент в беде, спасатели спешат на помощь.
– Ну, если я Чип, то логически в паре должен быть и Дейл с аппаратурой.
Профессор устало улыбнулся.
– Мы с тобой прекрасно знаем, Ден, что тебе это ни к чему.
Ясно, отпираться бесполезно. И все же…
После вчерашнего Ден почувствовал в какой-то степени облегчение. Что никто больше не доверит ему влезать в чужую голову – считай, конец мучениям, чужим переживаниям. Как он ни хорохорился, каждый такой случай умудрялся оставить в душе царапину. Два года добровольной пытки – пора бы уже и задуматься о смене деятельности.
– Меня отстранили от дел, вы в курсе?
– Конечно, узнал из первых уст. И все же, я настаиваю. Если хочешь, считай это последним шансом. И уж постарайся, парень, не облажаться на этот раз.
***