Город каменных демонов

— Действительно, как вы здесь… А откуда вы… — выпалили они одновременно, смущенно замолчали и так же синхронно рассмеялись.

— Никак не ожидал вас здесь встретить, Вера.

— А я — вас.

— И все-таки…

Где-то невдалеке послышались голоса. По тону чувствовалось, что говорившие возбуждены.

— Знаете, мне, наверное, лучше отсюда убраться поскорее, — озабоченно взяла девушка Князева за локоть. — Я тут не совсем официальным путем оказалась…

— Вы не совсем, — улыбнулся Женя. — А я вот — совсем неофициальным. Через забор перелез.

— Тогда… бежим?

— Бежим.

Конечно же, уходить легальным способом — через проходную — обоим не хотелось. Поэтому Евгений привел девушку к тому самому штабелю ящиков в укромном закутке.

— Забор здесь совсем невысокий. Я вас подсажу и…

Он запнулся, представив, как его руки снова ощутят под легкой тканью упоительно упругое девичье тело…

— Лучше сделаем так, — мягко перебила его Вера. — Я заберусь на ящик, вы — на забор, а когда окажетесь наверху — втащите меня за руку.

— Конечно, — обрадовался молодой ученый.

Голоса слышались уже за ближним поворотом…

Кенигсберг, Восточная Пруссия, психиатрическая лечебница доктора Грюнблица, 1939 год.

— Входите, не заперто!

Дверь приоткрылась буквально на тридцать сантиметров, и в образовавшуюся щель протиснулся угрюмый, стриженный наголо великан в белом халате, трещащем на литых плечах. При росте без малого два метра крошечная головка его казалась принадлежащей другому человеку и только по ошибке приставленной к могучему телу.

— Доброе утро, герр доктор…

— Здравствуй, Герберт. Чего тебе?

— Мне?.. — наморщил дегенерат узенький лобик, помялся на месте, не зная, куда девать здоровенные ручищи, далеко высовывающиеся из коротковатых ему рукавов, и наконец спохватился: — Так это… Пациент из восемнадцатой помер…

Доктор Грюнблиц мученически завел очи: стоило беспокоить его ради такой мелочи, как смерть очередного помешанного. Одним больше, одним меньше… Все равно скоро гестапо заберет отсюда всех психов под свое крылышко. Умственно неполноценные по законам Рейха[27] приравнены к евреям и цыганам, а следовательно, подлежат беспрекословному уничтожению. Просто чудо, что очередь у скорой на руку тайной полиции еще не дошла до детища доктора.

Нет, Вальтер Грюнблиц не был злым человеком, и сумасшедшим под его покровительством жилось намного лучше, чем в других подобных заведениях. Но что он мог поделать против всесокрушающей машины новой власти? Шести лет не прошло с тех пор, как в кресло рейхсканцлера взобрался этот бесноватый австрияк (доктор не отказался бы понаблюдать за ним в своем заведении пару лет, но, естественно, никому бы не признался в этом невинном желании), а размеренная жизнь до марта 1933-го уже кажется чем-то далеким и почти ненастоящим.

А ведь, помнится, почтенный психиатр сам поддался общему экстазу и отдал свой голос партии этого чудовища, сулящего немцам золотые горы, а Германии — всеобщее уважение в мире. Да, кое-что сбылось. Германию сейчас если и не уважают, как раньше, то определенно побаиваются, словно уличного громилу, без спросу вламывающегося в чужие дома, а граждане позабыли про такое «завоевание демократии», как безработица… Но, в придачу к некоторым благам, честные немцы получили и молодчиков в черном, и ночные аресты, и концлагеря, о которых принято говорить только шепотом…

— Герр доктор…

— Ты еще здесь? — выплыл из невеселых дум старый медик. — Разве я не распорядился насчет этого…

Несмотря на преклонный возраст, он помнил фамилии всех своих пациентов, начиная с достославного уже 1889 года, когда молодым и полным амбиций начинал свою практику, но все равно раскрыл толстый журнал и нашел нужную страницу.

— Лемке Отто Альберт, одна тысяча восемьсот… Ты же знаешь, что нужно делать, Герберт?

Старик ласково глянул на санитара из-под совершенно белых бровей.

Гордость и отрада — Герберт Лавертруппер, некогда франкфуртский бандит и налетчик, абсолютно неуправляемая личность, благодаря уникальной методике доктора превратившийся в послушного и исполнительного члена общества. Вот уже более десяти лет работающий в лечебнице, давшей ему новую жизнь вместо пожизненной каторги. У доктора никогда не было семьи, и можно сказать, что санитара он любил почти как сына. Точнее, как свое детище.

«Его я ни за что не отдам этим разбойникам с молниями в петлицах, — в сотый раз подумал Грюнблиц, глядя в преданно пожирающие его глазки дебила. — Пусть будет на старости лет рядом хоть один близкий человек…»

— Все, иди, Герберт.

Верзила кивнул и послушно вышел из кабинета, но тут же снова просунулся обратно.

— Герберт, ты не в себе сегодня? — начал терять терпение врач. — Хочешь, я дам тебе пилюлю?

— Нет, доктор… — упрямо помотал стриженой башкой недоумок. — Я в порядке… только…

— Что «только»?

— Пациент из восемнадцатой помер…

— Я это уже слышал, Герберт.

— Но он давно уже помер.

— Когда?

Дебил поднял глаза и принялся что-то отсчитывать по пальцам.

— Вчера, — наконец выдал он результат.

— И что?

— Да неладно что-то с ним…