Город каменных демонов

Молодой, интеллигентного вида человек, казавшийся голубем, случайно залетевшим в стаю галок, сидел несколько поодаль от костра и кутался в шинель, спасаясь от ночной сырости. У него были слабые легкие, что он удачно скрыл на комиссии. Телефонист пытался читать при свете яркой луны какую-то книжку.

– Как не было? – опешил Седых.

– Да ведь он все время повторял: «Поднимите мне веки!»

– Ну, это… – смешался казак, несколько робевший перед ученым парнем, невесть как затесавшимся в отчаянную казачью ватагу, как ни крути, ученьем не слишком обремененную. – Может…

– Смотрите! – отчаянно завопил Васютка, указывая дрожащим пальцем через костер, куда-то за спины сидевших и вверх.

Казаки тут же похватали оружие и принялись озираться, а глядя на переполох, завозились и у остальных костров. Но ничего не происходило, и все, переругиваясь и позвякивая металлом, принялись рассаживаться на нагретые места.

– Чего тебе там приблазнилось? – напустился на оробевшего парня Саблин. – Вон сколько людей переполошил, орясина!

– Да он голову наклонил и нахмурился… – слабо оправдывался казак.

– Кто нахмурился?

– Памятник… Слова Васютки были встречены дружным хохотом.

– Ну ты учудил! – вытирая слезы, обильно выступившие на глазах от смеха, заявил Зыков. – Памятник у него наклонился. Ты ж, паря, спишь на ходу! Иди прикорни лучше.

– Пусть лучше топает Гайдукова сменить, – кипел Саблин, в суматохе уронивший в костер только что любовно свернутую «козью ножку». – Чтобы дурь всякая в башку не лезла.

– Ничего удивительного, – вступился за опростоволосившегося казачка вольноопределяющийся Сивцов. – В отсветах костра почудится и не такое. Опять же, столько времени в седле, усталость…

– Правду гуторит человек, – заступились за товарища казаки. – Самому, небось, в его годы, да по первому делу, не такое чудилось. Пусть дрыхнет идет. Не журись, малец!..

* * *

Алексей распахнул глаза и, лежа в темноте, попытался понять, был ли донесшийся с улицы винтовочный выстрел порождением сна или реальностью. Усиливающийся под окном шум доказывал второе, но больше никто не стрелял.

«Что там случилось? – сел на диване подъесаул, торопливо застегивая воротник и хватая со стула портупею. – Случайно кто-то нажал на курок или что-нибудь серьезное…»

На площади никто не спал. И, судя по тому, что многие были без шинелей, их тоже разбудил выстрел.

– Что произошло?

Вахмистр Саблин и урядник Зыков держали за плечи трясущегося молодого казака, а вольноопределяющийся Сивцов сжимал в руках карабин, видимо, у того отобранный.

«Василий Кропотов, предвоенный призыв…» – автоматически отметил Груднев.

– Да вот, вашбродь, почудилось парнишке спросонья невесть что… Взял да пальнул в болвана этого каменного. Хорошо хоть, самого рикошетом не зашибло…

– Отпустите его, – распорядился офицер. – Что тебе привиделось, Кропотов?

– Памятник… ожил… – едва смог выдавить казачок.

– Не слушайте вы его – городит невесть что! – снова встрял Саблин, боясь, кабы командир не посчитал чокнутым его подопечного, земляка к тому же. – Спросонья почудилось…

Офицер поднял глаза на статую, освещенную ярко пылающим костром, и без труда разглядел пулевую выбоину на каменной скуле.

– Метко стреляешь, – похвалил он Кропотова. – Молодец. Едва не в глаз угодил супостату.

Окружающие казаки, поняв, что грозы не будет, ответили дружным смехом.

– А он вообще молодцом, – расцвел Саблин. – Дельный казак будет!

– Не сомневаюсь, – серьезно кивнул командир.

– А кому это памятник, вашбродь? – спросил кто-то из толпы. – Робята бают, вроде кайзер ихний?

– Нет, – покачал головой Алексей. – Это канцлер Отто Бисмарк, объединитель Германской Империи…

– Значит, один хрен…

* * *

Выспаться подъесаулу все равно не удалось.

На рассвете на взмыленном коне прискакал казак с приказом срочно покинуть город, так как в его сторону выдвигается немецкая пехотная дивизия из 17-го корпуса генерала Франсуа.

Сотня Груднева приказ выполнила, взорвав напоследок станционную водокачку, чтобы вражеские паровозы нельзя было заправлять водой, и запалив полупустой железнодорожный пакгауз.

Уходили с тяжелым сердцем, поскольку на поверке не досчитались одного из казаков – того самого юного Василия Кропотова, учинившего ночью переполох. По словам товарищей, он под утро отошел куда-то, вроде как по малой нужде, а потом в суматохе сборов его не хватились. Поиски в близлежащих дворах ничего не дали – парнишка словно растворился в воздухе, а на серьезное прочесывание паутины узких извилистых улочек не было времени. Скрепя сердце Алексей повел сотню прочь.

Казак Кропотов, так и не успевший понюхать пороху, стал первой его потерей в начинающейся войне. А сколько еще было впереди…

Несколько часов спустя в Тейфелькирхен размеренным прусским шагом вступила колонна солдат в запыленных серо-зеленых мундирах и тяжелых рогатых касках, а улицы города, еще недавно пустынные, непостижимым образом ожили. Обыватели выбегали на улицы, радуясь войскам кайзера, словно пребывали под игом «ненавистных русских варваров» по меньшей мере год.