Город, который построил Я. Сборник. Том 11

 Итак, в один из таких вечеров, процесс чаепития с халвоедением был сведен к довольно умозрительному спору на тему количества потребления спиртных напитков на душу населения в разных странах в срезе культурных традиций той или иной народности. Когда разговор перешел в очередное противостояние двух великих культур – американской и русской (я, как обычно, был на стороне американцев, он защищал русских), эмоциональный тон диалога стал опять зашкаливать. Эван с пеной у рта доказывал, что в штатах намного больше пьют, чем в России, только этого не видно из-за того, что просто разливают по барам и не шатаются по ночным авеню. Я, естественно, отстаивал противоположную точку зрения, основываясь на статистических фактах. В какой-то момент мне все это порядком надоело, и я предложил ему в шутку посостязаться. У меня за холодильником стоял алюминиевый пузырек с противной китайской рисовой водкой. Я прекрасно понимал, что он откажется, потому как знал, что ему нельзя выпивать по жестким правилам американского студента штата Айова за границей. К тому же, он сам говорил, что никогда более тринадцати градусов ничего не пил.

– Будешь рисовую водку? Китаец привез.

– Буду.

 Я сначала думал, что он шутит, но, поймав его строгий взгляд, сразу все понял.

Разлили по пятьдесят грамм. Я попытался произнести какой-то невнятный тост, но он меня перебил и выпалил:

– Cheers!

Выпили. Водка была отвратительной, и я крепко закусил, он не стал. Я попытался опять пуститься в дебаты, но он меня остановил и сказал:

– Разливай.

Разлили по второй. Опрокинули. Он опять не закусил. Мне сразу же вспомнился замечательный фильм Сергея Бондарчука "Судьба человека" о несгибаемом характере русского воина.

Разлили по третьей. Я смотрю, он взял с тарелки кусок замызганной халвы, понюхал и положил кусок на место.

Тут "рисовая" подошла к концу, а в голове только затеплилось. Я как бы в шутку проронил:

– Будешь еще? У меня есть "Смирновка" пол – пузыря.

– Разлива, – довольно сухо и практически без акцента промолвил мой американский собеседник.

Я достал еще двести пятьдесят грамм "Смирновки", и она была употреблена нами в последующие пять минут, после чего мы взяли небольшой отпуск и пустились опять в дебаты. Я начал большую речь, но Эван меня как-то резко, совсем не по-западному перебил:

– А у тебя есть что-нибудь еще?

– Эван! Тебе же нельзя. Вдруг кто узнает из вашего начальства? Отправят же обратно и сделают пять лет не выездным.

– Ерунда! Никто не узнает, если ты не скажешь.

– Парень, ты в своем уме? Я что, стукач? Могу оставить тебя сегодня у себя, – предложил я, – а то придешь в свою общагу, от тебя разит, вот и считай – приплыли.

– С удовольствием останусь! Спасибо!

– Эван! А что если бы мы сейчас мы были у тебя в штатах, также бы сидели, выпивали у тебя дома, а мне было бы нельзя пить? – как бы в шутку, без какого-либо подвоха спросил я.

– Я бы тут же пошел и сообщил в полицию.

 Я засмеялся! Шутка удалась! У Эвана всегда было экстравагантное чувство юмора!

Но Эван не смеялся. Он был совершенно серьезен.

– Нет, – продолжал Эван, – я совершенно реально. Если бы тебе было запрещено выпивать, а ты бы сделал это при мне, то я был бы обязан сообщить в полицию, так как ты нарушил закон. Тебя бы забрали, и это хорошо. Для меня и для тебя это было бы хорошо потому, что американский закон есть сила, и мы бы в этом убедились. Мы бы оба поняли также, что закон есть нас защищает. Он ко всем справедливый. Разве это не хорошо? Бог творит закон и закон этот от Бога. Но это у нас так в Америке, а здесь в России все по-другому…

 Он продолжал говорить с таким неприкрытым пафосом, что у меня зарябило в глазах. Я вдруг увидел Эвана, говорящего инаугурационную речь в Капитолии 20 января 2009 года. Одна рука у него была приложена к сердцу, другая гладила звездно-полосатый флаг.

 Когда я очнулся, Эван еще говорил. Не нарушая торжественность момента, я полез в холодильник. У меня действительно был припрятан еще литр "Пшеничной", и мы продолжили вечеринку. Но что-то выпивать уже не хотелось.

Немного о Такойтове

Отгремели первые весенние грозы, отлили первые холодные майские дожди, и три закоренелых друга, а именно: Иван Малов, Евгений Щербаков, Михаил Эппель, имена которых навечно внесены в нижегородские музыкальные летописи, полезли на телевизионную вышку (180м) по адресу: Нижний Новгород, ул.Белинского д.9-а, чтобы отпраздновать день трудящихся, а заодно поплевать сверху вниз и посикать по ветру. Этот день граничил еще с одной датой, связанной с праздником воздухоплавания целлулоидных геометрических арт объектов. Эти две красные даты голубого календаря, повешенного на стену палаты № 7 психбольницы № 1 по улице Ульянова (д.41) главным врачем М.И.Кутузовым по кличке Наполеон, приближались друг к другу на расстояние одного календарного дня очень редко – два раза в тысячу лет, так как, напомним, у нас во Вселенной все движется по кругу в хаотическом порядке с разной скоростью. Поэтому, исходя из необычайного совпадения дней, повод был необычайно подходящий для таких прогулок!