Город, который построил Я. Сборник. Том 20

Нежданные гости попросили немного передохнуть после перехода с одного места на другое (Санчес с Ренатой работали шаржистами-передвижниками на Покровке) и попить чаю. Мы их с удовольствием впустили, так как надо было самим немного отключиться от занятий и, вообще, я давно не видел Санчеса, еще со времен нашей совместной поездки на Украину в качестве актеров, пытающихся рассмешить заснувшую публику после выступления рок группы.

Я поставил чайник, а Рената достала четыре бутылки пива. Пили и говорили очень насыщенно, пока наши гости не устали. Я тоже прилично утомился, но мне нужно было кровь из носу покончить с ми бемоль минорной гаммой на сегодня и проиграть три этюда Черни для очистки совести. Валентин немного был встревожен своей правой рукой и тихо продолжил свои занятия в спальне.

Услышав мои позывные, составленные из первых трех арпеджио, Санчес с Ренатой дружно переместились из кухни в комнату и улеглись на мягкий широкий диван послушать произведение. Отыграв с головокружительной скоростью все виды гаммы ми бемоль минор, я перешел на этюды. После прослушивания терцового этюда Черни N 10, Рената стала за собой замечать некоторую потерю интереса к классической музыке и попросила разрешения включить телевизор. Я с улыбкой на лице согласился, но на душе заскребли кошки, так как начал подозревать, еще исполняя ломанные арпеджио, что сегодняшние мои занятия плавно переходят в эндшпиль. И как назло, Рената завизжала от радости, когда по телевизору увидала героиню никогда не прекращающегося сериала. Я уже тогда понял ее тонкий намек на закрытие музыкального салона.

И вот мы сидим и смотрим сериал. Вернее – я сижу, они – лежат. К моему неудовольствию после тридцать четвертой серии сразу же началась тридцать пятая. Я вскочил, нашел программу и к великому разочарованию прочитал, что после тридцать пятой следует сразу же тридцать шестая. А после тридцать шестой опять тридцать первая – для тех, кто опоздал. Просмотрев еще несколько эпизодов из фильма, я решил пройтись по Покровке.

Вышел на улицу и побрел по лужам, порожденными обильным дождем. Я был раздражен. Лужи были глубокими, асфальт разбитым, люди злыми, а в воздухе я обнаружил выбросы с масло-жир комбината. И после получасового принятия кислотных воздушных ванн, я возвратился домой еще более нервный. Валентин еще занимался, Санчес дремал, а Рената все время визжала, комментируя каждую мизансцену на экране.

Это продолжалось еще часа два, и я все это время ходил по квартире как неприкаянный. Мне некуда было приткнуться, и нечего было делать. Иногда я садился на унитаз и читал англо-русский словарь, так как табуретка в квартире была одна, и на ней сидел гитарист Учеблов. Я чувствовал себя в своей квартире человеком, случайно заехавшим на лифте не на тот этаж, ходил и щелкал пальцами.

Но, наконец, занятия на гитаре за стенкой прекратились, и Учеблов, довольный своими сегодняшними успехами относительно апояндо, решил, было отойти ко сну. И прийдя в большую комнату, произнес фразу, адресованную Санчесу:

– Так, ну ладно, я наверно спать.

В ответ Санчес зевнул и что-то промямлил по поводу рекламы на телеэкране.

Поняв, что его реплика не воспринялась Санчесом, Валентин свой вопрос конкретизировал:

– Вы как? Остаетесь у нас или пойдете к себе?

Воцарилась нехорошая пауза:

– Валек.… Наверно останемся, – без отрыва от рекламы ответил Санчес.

Я-то с самого начала, как они только появились, понял, чем это дело кончится. Ведь Кокуева знал, как свои пять пальцев, тем более идти им было некуда.

Тогда Учеблов со свойственной ему деликатностью обратился к возлюбленной паре:

– А может, вы тогда в спальне ляжете? А мы здесь на диване. Ведь когда два мужских тела соприкасаются друг с другом на узкой кровати – это ощущается не так гармонично и естественно. В этом есть некий болезненный демократизм. Вам не кажется?

Санчес взял минуту на размышление и вскоре произнес фразу, которая и заняла первое место в таблице топов нашей "Красной книги событий":

– Валек, знаешь, перемещаться неохота.

Это было сказано очень убедительно, интонацией человека полного старорусских патриархальных воззрений, и спорить уже никто не стал.

Валентин ушел в спальню и сразу же завалился спать. Я еще долго ходил взад и вперед по коридору и не мог понять, как мне быть. Раздвижное кресло настолько было узким, что Учеблов сам еле умещался на нем. Но спать хотелось зверски и я, все же, выключил свет.

Немного потеснив Валентина, попробовал лечь рядом. Гитарист уже спал, но я сразу же почувствовал, как его локти упираются в мои лопатки. Пролежав минут пять, я встал и начал ходить по комнате, уверяя самого себя, что нужно еще поразмышлять. Заниматься на инструменте было уже невозможно из-за того, что была ночь, к тому же в той комнате, где стоял инструмент, спали люди.