Город, который построил Я. Сборник. Том 21

  Начиная делать первые наброски об Анатолии Дмитриевиче, видя только самое начало, но не подозревая куда может меня занести "скользкое перо" (хотя это и образно, но довольно анахронично – скорее клавиатура айпэда), я, все же, берусь за этот ответственейший труд, не надеясь на одобрение не только со стороны сильных от литературы сей, но и с более жесткой и бескомпромиссной стороны моего родителя.

Немного чистого описания с натуры:

Смуглый, с густыми черными кудрями и демоническим угольным оком. Взгляд тяжелый и пронизывающий, особенно в миг несогласия с миром. Длинный, почти что мефистофельский нос (то немногое, что я заимствовал у него). Эта выдающаяся далеко вперед часть тела является до сих пор и моим отличительным признаком. Именно этим атрибутом я легко пользуюсь, отличаясь от всех своих друзей и коллег.

Из воспоминаний одного моего приятеля в больнице: "Отец приходил тебя навестить, но тебя на месте не оказалось. Когда он входил в палату, я сразу понял, что это именно он. Сначала в дверях показался нос, а туловище вошло в помещение только минут через десять".

Виолончель и пастель составляют его основную творческую натуру. Он, будучи прирожденным художником – мастером портрета и графических изгибов, увлекся музыкой в семь лет, высмотрев в музыкальном магазине инструмент, так напоминающий красивое женское тело. Уже тогда, еще ребенком, он мог, благодаря своей природной мужской интуиции, услышать свое будущее. Его отец (мой дед – Дмитрий Михайлович) не стал своего дитятю ни в чем переубеждать, как это было принято не редко в советских семьях, а просто надавил на продавца, как говорится, чтобы тот завернул товар. Удар по семейному бюджету был нанесен значительный, но никто не рисковал в хате, где проживали отцовские братья и сестры, скулить. Слово, сказанное моим дедом, являлось всегда властно-законодательным, финализирующем все споры и несогласия по поводу более разумного перераспределения материального довольствия внутри большой украинской фамилии.

  Вкратце описав верхнюю часть личности (некоторые черты лица), спускаемся ниже, чтобы нарисовать конечности, а заодно и сердце:

Большие мягкие руки, с помощью которых его виолончель достигала максимальной мягкости и глубины звучания (последние два слова больше характеризуют его сердечную мышцу). Нельзя также не сказать об еще одной технической детали. Ни у кого я не слышал такого быстрого и ровного "рикошета". Он просто бросал смычок на струны, а природа все остальное брала на себя.

  Что касается непосредственно эстетической стороны вопроса, то "Вариации на тему Рококо" Чайковского в его интерпретации были изумительны. Сен-Санс (виолончельный концерт и особенно, душераздирающий "Лебедь") звучал не менее захватывающе. Мне, все же, меньше всегда нравился концерт Шумана, отец всегда немного не успевал его доучить. Но это только мое мнение – мнение композитора, не исполнителя. Обычно мнения композиторов не учитывают и правильно делают. Это совершенно другой человеческий экстракт. Я, вообще-то, сочинителей музыки с детства не люблю. Помню, когда еще был подростком, по телевизору транслировали передачу про школьников, какой-нибудь тысяча пятьсот восемьдесят седьмой московской средней школы. Там все время надоедливая журналистка подходила на перемене к ученикам младших классов с одним и тем же дурацким вопросом (они, бедные, не знали, куда от нее деться):

– Мальчик, ты кем хочешь стать, когда вырастешь?

– Не знаю, наверно шофером.

– А ты, мальчик?

– Не думал еще. Извините, мне идти надо.

– А ты девочка?

– Не знаю, мне все равно.

Вдруг, в кадре появляется очкарик с умным видом лет девяти.

– А тебя как зовут?

– Меня зовут Дмитрий.

– Дима, ты кем хочешь стать, когда будешь большой?

– А передо мной, собственно, никогда остро не стоял вопрос о выборе профессии. Я уже с самого раннего возраста определенно знал, чем буду заниматься. Я стану композитором, – ответил Дима, с видом уже состоявшегося мэтра, в нужный момент, поправляя свои очки.

  Я тогда его возненавидел! И всех композиторов заодно. Но вот такую злую шутку со мной сотворила природа. Я стал композитором, а мальчик Дмитрий, скорее всего, сейчас работает в какой-нибудь лаборатории, отливая из отработанных и списанных пробирок, девяноста восьми процентный спирт на продажу. Потому что нельзя так отвечать на вопросы серьезно. И совершенно неважно – маленький ты или большой. Надо хоть иногда иметь совесть и отвечать за свои слова!

Напоследок хочу еще один случай рассказать…

Нет, не буду. Слишком длинно и неинтересно, особенно для не музыкантов. Да и довольно известные композиторы здесь замешаны. Чуть-чуть просто скользну по этому эпизоду, но имен указывать не буду.

  Один ленинградский композитор, стоявший на балконе, увидел, как другой, не менее именитый коллега, переходит трамвайную линию. Тогда-то он и произнес что-то из Булгакова:

"Блин, хоть трамвай бы тебя, что ли, переехал".

Это мне передал один из присутствующих гостей, в тот добросердечный миг.