Город, который сошел с ума (сборник)

– А вот что! Расход бензина уменьшился на треть! Приходи завтра я покажу.

– Нет. Я завтра не могу, – огорчился Фёдор, – я завтра обещал со своей в церкву сходить.

– Вот, блин! Тут мир, может, погибает, а им церковь понадобилась! Богомольцы хреновы! – Потом Колька допил своего ерша и заорал противным голосом частушку:

– Богомол Богу молился – таракан в жопу свалился. Богомолиха кричит – таракан с жопы торчит.

– Ты засохни, Колька! – пригрозил Фёдор, Ты свою бабу заведи сначала, а потом над чужими надекивайся! Ты заткнись, пока я добрый!

– Ну ладно, ладно, – пошёл Колька на попятную, – Сам знаешь – у дурака и шутки дурацкие.

Подошёл банщик. Забрал кружки. Пошептал:

– Больше нельзя, ребята. Народ пошёл.

Ну, раз пошёл – стали одеваться.

– Федя! – опять этот Колька житья не даёт, – Давай, Федя, трусами поменяемся для пробы. Ты не боись – мои чистые. Вот поносишь свободные, других не захочешь.

Ладно. Меняться, так меняться. Правда Фёдор особо большого удобства не ощутил. Трусы, как трусы.

Фёдор пришёл домой. Поел. Поспал чуток. Потом взял ведро и пошёл на улицу за водой. Там строители начали было котлован рыть, да и бросили. Яма наполнилась водой. Такой прудик получился. Фёдор принёс ведро воды и вылил в ванну. Вода закручивалась слева направо. Тогда он открыл кран. Справа налево!

– Не может быть! – похолодел Фёдор, – Не может такого быть!

Он носил воду на пятый этаж до позднего вечера. Носил, пока не вернулась Ольга от родителей.

– Ты что, Федя, заболел? – затревожилась Ольга взглянув на Фёдора, который курил на кухне весь в поту и глине.

– Не встревай, Оля, – попросил Фёдор, – Ты только не лезь. Не срывай научный эксперимент. Тут, может, судьба мира решается.

– Поздно уже, – пожалела Ольга мужа, – Ты бы вымылся, а завтра продолжишь свой эксперимент.

– И то правда, – сказал Фёдор и начал раздеваться.

– Федя! Это что же такое на тебе? – вдруг спохватилась Ольга – Ты где свои трусы оставил? Вот вы какую баньку себе устроили! Теперь я понимаю! Теперь всё ясно! – и заплакала.

– Ну, не шуми ты, раз не знаешь! – пояснил Фёдор, – Это мы с Колькой на время трусами поменялись, тоже для эксперимента.

Фёдор пошёл принимать душ, а Ольга всё бурчала, да сопливилась по поводу трусов. Баба она ж и в Африке баба.

А Фёдор мылся, задумчиво смотрел на воронку мыльной воды, которая упрямо закручивалась справа налево и всё повторял про себя:

– Не может быть! Ну, не может такого быть!..

Карьера

Cергей Семёнович Морозов ввалился в общую гримёрку. Сел на свой стул и закурил, подавляя рвоту. Уже несколько лет, как его поташнивало от запаха грима и пудры. Да вдобавок врезали вчера как следует после концерта. Ездили в колхоз Авангард. Сеяли разумное, доброе вечное. Интересно, когда придёт пора убирать урожай? Правда Сергей Семёнович плохо верил в то, что из их посевов взойдёт хоть что-нибудь стоящее. На обратном пути в придорожном магазинчике затарились водкой и килькой в томате.

– Одно из двух, – размышлял Сергей Семёнович, покуривая, – либо водка была несвежая, либо килька.

По соседству Чеслав Антонович, уже привёдший себя в порядок, начал обуваться. Сергея Семёновича обдало волной такой вони, что он даже глаза закрыл и затаил дыхание.

– Посмотри, Сергей Семёнович, какие я туфли вчера на рынке оторвал. Настоящая Италия.

– Лучше бы носки менял, а не туфли, скотина, – подумал Сергей Семёнович. Однако повернулся к Чеславу Антоновичу и туфли похвалил.

– Ну ка, покажите, друг мой, что за дефицит Вы раздобыли! – подошёл к Чеславу Антоновичу Абрам Львович, старый комик буфф. Подошёл, посмотрел, сопя и всё ещё вытирая лицо клочком лигнина, и изрёк:

– Я Вас очень уважаю, Чеслав Антонович. И как актёра и как человека. Но купили Вы чистое говно. Эту Италию армяшки в подвалах нелегально лепят. Вот попомните мои слова – развалится Ваша Италия через месяц.

Чеслав Антонович побледнел и, сорвав с правой ноги туфель, начал совать им в лицо Абраму Львовичу:

– Нет, милейший Абрам Львович! Нет! Вы сначала посмотрите внимательно, а потом охаивайте. Тут же русским языком написано – Маде ин Италия.

Абрам Львович только брезгливо отвернулся:

– А какое, собственно, вы имеете право русскому актёру в лицо всякое такое совать?

Чеслав Антонович прекратил бледнеть и начал медленно наливаться краской. И неизвестно, чем бы эта беседа закончилась, да в гримёрку вошла, поскрипывая на ходу, директор театра Дзинтра Язеповна. Неестественно худа была Дзинтра Язеповна. Худа и ядовита. За эту ядовитость и за очки в пол лица труппа звала Дзинтру Язеповну Коброй.

– Товарищи мужчины! – Начала вещать Дзинтра Язеповна с порога, – Товарищи мужчины! Если виновник сегодняшнего безобразия не признается сам, то будут оштрафованы все. Все до одного, – и Дзинтра Язеповна громко хрустнула суставами пальцев. Это было её любимое занятие – похрустывать суставами.

– Прошу прощения, уважаемая Дзинтра Язеповна, – обернулся к ней Чеслав Антонович, – Не могли бы Вы пояснить, что там у вас такое произошло.