Город, которым мы стали

– Старушка Би? – Это Венеца дала ей такое очаровательное прозвище, которое подхватили молодые художники Центра. Саму Венецу, второе имя которой Бриджида, прозвали Малышкой Би. – Ты хорошо себя чувствуешь? Ты отключилась, и… – Девушка замолкает на середине предложения с приоткрытым ртом, а затем, несмотря на колебания, договаривает, что хотела: – Я не знаю. Несколько секунд происходило что-то совсем странное.

Вот уж приуменьшение вселенских масштабов.

– Я в порядке. – Она похлопывает Венецу по руке, чтобы успокоить, а затем поворачивается к Клубничному Блондину и его прихвостням. Блондин больше не улыбается, а Док Холлидей так и вовсе нахмурился.

– Прикройте эту дрянь, – рявкает на них Бронка. – Хоть и не сразу, но до меня дошло. «Опасные ментальные машины». Ха-ха-ха. – Она оглядывается и видит непонимание на лицах Джесс и Венецы. Но не на лице Ицзин. Нет, пусть Ицзин и сучка, но она хотя бы разделяет любовь Бронки к университетскому образованию в сфере семи свободных искусств. Вновь разгневавшись, она сверлит Дока Холлидея взглядом. Так что Бронка продолжает: – Да. Так Говард Лавкрафт весело окрестил жителей Китайского квартала. Ах, простите, «азиатских отбросов». Он был готов признать, что они ничуть не глупее белых, поскольку умеют зарабатывать деньги. Но души, по его мнению, у них нет.

– Ох, как же он ненавидел принцип равенства возможностей, – растягивая слова, говорит Ицзин. Она скрещивает руки на груди и сверлит мужчин взглядом. – В том же письме он прошелся почти по всем. Дайте-ка припомню… если не ошибаюсь, черных он назвал «детоподобными гориллами», евреев – «проклятием», а португальцев – «обезьяноподобными» или как-то так. Мы здорово повеселились, разбирая этот текст на семинаре по моей диссертации.

– Да ладно, даже португальцев? – Венецу, похоже, это впечатлило. Бронка вспоминает, что Венеца наполовину черная, а наполовину португальских кровей и не ладит со своей португальской родней.

– Ага. – Бронка упирает одну руку в бок. Гости еще не прикрыли картину – которая на самом деле никакая не картина, – но теперь Бронка знает, что больше секунды на нее смотреть нельзя. Хотя Джесс и остальным, скорее всего, ничего не угрожает, поскольку нападение было нацелено исключительно на Нью-Йорк, ну или на значительную его часть. – Я бы еще поняла, попытайся вы переиграть Лавкрафта. Показать, насколько извращенными были его страхи и предрассудки. Но эта картина их лишь подкрепляет. Она показывает Нью-Йорк таким, каким его видел он, этот ссыкливый мелкий подонок, который шел по улице и воображал, будто каждый встречный человек не был человеком. Итак, джентльмены, я снова спрашиваю, что именно вы не поняли во фразе «мы не распространяем нетерпимость»?

Док, кажется, потрясен тем, что Бронка еще говорит. Клубничный Блондин выглядит так, словно сдерживает в себе всю вселенскую ярость, но он натягивает улыбочку и кивает одному из спутников, чтобы тот снова завернул картину.

– Ладно, – говорит он. – Вы посмотрели, и вам все равно не нравится. Все честно.

Нет. Людей вроде него не интересует никакая честность. Но Бронка отходит в сторону, чтобы дать гостям возможность завернуть и убрать свои работы, и оказывается рядом с Ицзин. Следующие несколько минут они разыгрывают единство, вместе сверля взглядом Блондина и его бригаду.

Однако есть в этих ребятах нечто странное. Пока они работают, Бронка размышляет. Они даже страннее богатеньких малолеток-«художников», считающих, что любовь к стереотипам и фетишистскому порно делает их авангардистами. Во-первых, сама картина. На Дока и остальных она, похоже, тоже не действует, значит, они – обыкновенные люди, не такие, как Бронка и другие пятеро, которые сейчас бродят по городу и, наверное, пытаются разобраться, что же им делать. Но обыкновенный человек не смог бы написать подобное произведение. Во-вторых, не ясно, зачем они вообще попытались сюда прийти. Зачем тратить время и пытаться выставить в Центре свои дерьмовые работы? Почему не назначить встречу под предлогом показа, а затем, воспользовавшись элементом неожиданности, сразу же огорошить Бронку убойной картиной? Скорее всего, она что-то упускает. Бронка щурится и окидывает их взглядом, пытаясь разглядеть хоть какие-то признаки прослушки.

Она ничего не видит и нехотя признает, что не знает, что искать. Бронка уже лет двадцать не следит за такими технологиями. Сын подарил ей смартфон, и Бронке даже нравится, что она может смотреть на нем фильмы. И все же, кажется, еще только вчера люди пользовались дисковыми телефонами и набирали буквенно-числовые комбинации.