Город лестниц

– Знаю, а как же. Но, видишь ли, в чем дело. Твой народ хранит свои воспоминания. Даже самые неприятные. Вам разрешено учить нашу историю. Твою мать, да здесь в библиотеке больше информации по нашему прошлому, чем у нас на Континенте! Но, если я попытаюсь провезти домой хоть одну книгу, меня оштрафуют. Или арестуют. Или вообще не знаю что со мной сделают. Вы же и арестуете.

Шара смущенно притихла. Оба развернулись к реке. В камышах лебедь изогнул длинную белую шею и ударил черным клювом. Потом вскинул голову – с зажатой в клюве крохотной белой лягушкой. Та жалобно сучила лапками.

– Ненавижу, – пробормотал Воханнес.

– Что ненавидишь?

– Что мы разные.

И надолго замолчал.

– И то, что мы, похоже, не очень-то хорошо знаем друг друга.

Шара наблюдала, как гребцы мчат свои суденышки по реке. Вздувались блестящие от пота мышцы. Сначала промчались девушки, а за ними – юноши. Одеты они были гораздо легче, и мускулатура просматривалась прекрасно.

Ей показалось? Или шишка у нее за спиной стала тверже, когда юношеская команда вырвалась на утренний свет из тени ив?

Он вздохнул:

– Ну и денек.

Мы не можем быть самими собой. Нам не разрешают. Быть собой – это преступление. Быть собой – это грех. Быть собой – это воровство.

Мы – работа. Только работа. Мы – древесина, вырубленная из деревьев родного края. Мы – руда, исторгнутая нами из костей нашего края, мы – кукуруза и пшеница, что мы выращиваем на наших полях.

И мы никогда не будем иметь части во всем этом. Мы никогда не будем жить в домах из срубленных нами деревьев. Мы никогда не сможем отковать и выплавить инструменты из металла, который мы добыли. Все это – не для нас.

Мы живем не для себя.

Мы живем для тех людей, что живут за большой водой. Для детей богов. Мы для них – такой же металл, камень и дерево, они нами пользуются.

Мы не протестуем, потому что у нас нет голоса. Иметь голос – это преступление.

Мы даже и подумать не можем о том, чтобы протестовать. Думать о таком – преступление. Вот эти слова – слова, что вы слышите, – они украдены у меня.

Мы – не избранные. Мы – не дети богов. У нас нет души, мы дети праха, мы как грязь и глина.

Но если это так, то почему боги нас вообще сотворили? И если наше предназначение – только трудиться ради чужого блага, зачем они дали нам разум, зачем одарили желаниями? Почему бы не сотворить нас безмысленными, подобно скоту в полях или курам на насестах?

Мои праотцы и праматери умерли рабами. Я умру рабом. Мои дети умрут рабами. Но если мы – всего лишь собственность детей богов, то почему боги разрешили нам испытывать горе?

Боги жестоки не потому, что заставляют нас работать. Они жестоки, потому что позволяют нам надеяться.

Анонимное свидетельство из Сайпура, ок. 1470 г.

То, что у него получается лучше всего