Город лестниц

– Еще как просишь. Сложить оружие. Отказаться от свободы. Отказаться вообще от всего.

– Мы не на войне. Сейчас время мира.

– Вашего мира. Мира для таких, как он, – с отвращением выговаривает он и тычет пальцем в Воханнеса.

– Эй, полегче! – возмущается тот.

– Вы всегда заодно с грешниками, трусами и святотатцами, – цедит предводитель. – С людьми, которые предали своих предков. И все, что было им дорого. Вот так вы воюете с нами.

– Мы, – жестко выговаривает Шара. – Не. На. Войне.

Предводитель наклоняется к ней и шипит:

– А я – на войне. Я буду воевать с каждым шалотником, который осмеливается ступить на землю Святого Города.

Шара молчит. Предводитель выпрямляется и прислушивается. Слышать ему больше нечего.

– Твой друг мертв, – холодно поясняет Шара.

– Заткнись, – говорит налетчик.

И вытаскивает из-за плеча короткий тонкий меч.

– Поднимайся. Я сам выведу вас отсюда.

Шара, поддерживая хромающего и пошатывающегося Воханнеса, выходит из гостевой комнаты и идет по коридору. Предводитель не отстает ни на шаг.

И тут она останавливается.

– Что встали? – рявкает налетчик.

– Ты что, не видишь, что впереди творится? – спрашивает Шара.

Тот выходит вперед и видит, что на полу что-то лежит.

– Нет, – выдыхает он и бежит туда.

Это смятое тело в маске – и в глубокой луже крови. И хотя горла под серой мокрой тканью не видно, понятно, что оно перерезано от уха до уха. Предводитель опускается на колени и, осторожно просунув руку под маску, дотрагивается до лба мертвеца. И что-то шепчет. А спустя мгновение встает. Рука, держащая меч, заметно дрожит.

– Шагайте дальше, – выдавливает он, и Шара понимает – плачет.

Они идут. Поначалу кажется, что в доме стоит страшная мертвая тишина. Но они не успевают добраться до лестниц, как слышат шум борьбы: треск ломающегося дерева, звон бьющегося фарфора, хриплый крик. И тут они видят, что дверь в большой зал по левую руку широко распахнута, и в проеме мечутся тени.

– Бальный зал, – бормочет Воханнес.

Главарь, выставив меч, делает несколько быстрых шагов. Потом собирается с духом и бросается в комнату.

Шара тащит за собой Воханнеса и идет следом. Правда, она и так знает, что там увидит.

Бальный зал оказывается богато декорированным. Правда, сейчас декор изрядно подпортили: один из налетчиков стоит на коленях и дико верещит, придерживая запястье: обрубленная рука брызжет кровью, заливая паркет. Другой налетчик сидит в углу – мертвый: короткий черный кинжал торчит у него в горле. В центре зала стоял обеденный стол, но сейчас он опрокинут, а за импровизированной баррикадой высится Сигруд, весь в крови и испарине. Левый локоть его намертво сомкнулся на шее третьего налетчика, который жалостно размахивает руками. А правой рукой Сигруд держит то, что раньше было люстрой – похоже, он только что оборвал ее с потолка, – и отмахивается ей от еще одного налетчика, который напрыгивает на него с мечом. И хотя из-за мельтешения хрустальных подвесок трудно понять, что к чему, похоже все-таки, что налетчик отступает с каждым ударом, а между ударами Сигруд успевает треснуть кулаком, в котором зажата люстра, по морде бедняге, что зажат у него под локтем. Вот такая сложная комбинация.

Созерцая открывшуюся диспозицию, главарь налетчиков некоторое время ошалело таращится, а потом с пронзительным криком вскидывает меч, бросается вперед и перепрыгивает через стол.

Сигруд бросает на него сердитый взгляд – мол, только тебя тут не хватало – и просто поднимает несчастного, которого прижимает к боку. Меч главаря входит тому точно в спину.

Оба налетчика застывают в ужасе. Сигруд взмахивает люстрой, та подцепляет клинок третьего, налетчик падает на пол. Следом на него обрушивается люстра.

Главарь отпускает рукоять меча, выхватывает короткий кинжал и с яростным криком бросается на Сигруда.

Сигруд отпускает голову мертвого (или умирающего) бедняги, перехватывает запястье предводителя до того, как тот успевает нанести удар, и с размаху бьет его головой в лоб. А потом широко раскрывает рот – Воханнес тут же начинает вопить от ужаса – и вцепляется нападающему в горло. И зубами вырывает ему кадык.

Вокруг все накрывает прямо-таки океанской волной кровищи. В голове Шары возникает неуместное: «Вот это точно в газеты попадет», – и ей становится немного совестно.

Сигруд, теперь весь в кроваво-алом, отпихивает тело главаря, выдирает из спины мертвеца меч и отточенным движением бросает его на манер дротика в верещащего налетчика с отрубленной кистью. Острие клинка входит тому прямо под челюстной сустав. Налетчик мгновенно замолкает и оседает на пол. Вонзившийся ему в шею меч покачивается в ране, но не выпадает – слишком глубоко засел. Покачивание сопровождается крайне неприятным для слуха поскрипыванием металла о кость.

Сигруд разворачивается к последнему налетчику, который со стонами копошится под остатками люстры.

– Нет, – приказывает Шара.

Сигруд оборачивается к ней. Единственный глаз полыхает ледяным огнем гнева.

– Он нам нужен живым.

– Они стреляли в меня, – говорит дрейлинг, поднимая кровоточащую ладонь. – Из самострела.