Город лестниц

На человеке одеяние бледно-оранжевого цвета и… все. Ни обуви, ни шапки – более того, у него и волос нет, он совершенно лыс. И перчаток тоже нет. Руки у него голые и, как и лицо, смуглые от загара.

Шара изумленно таращится: невозможно. Этого просто не может быть. Это же… запрещено!

Поднимается ледяной, пронизывающий ветер. Но человеку в оранжевом все равно. Тут он замечает ее взгляд и благодушно улыбается:

– Вы что-то ищете?

Голос у него глубокий и веселый.

– Или вы просто хотите погреться?

И показывает пальцем вверх. Над ним висит вывеска: «Ночлежный дом „На улице Дровскани“».

– Я… не знаю, – бормочет Шара.

– Ну что ж… А может, вы хотите сделать пожертвование?

Шара задумывается и понимает, что этот человек ее не на шутку заинтриговал.

– Возможно…

– Прекрасно! – радостно вскрикивает тот. – В таком случае позвольте вам показать, чем мы тут занимаемся, – уверяю, вам понравится. Как мило и предусмотрительно с вашей стороны предложить нам вспомоществование в такой холодный день!

Шара следует за ним:

– Да…

– Люди даже из дому выходить не желают, не то что милостыню подавать…

– Да… Простите. Могу я задать вам один вопрос?

– Вы можете спросить меня, – тут он распахивает дверь, – все что захотите.

– Вы… олвостани?..

Тут он останавливается и оглядывается – вид у него немного растерянный и одновременно обиженный:

– Нет, – говорит он. – Это же противозаконно – служить Божеству. Разве нет?

Шара не знает, что сказать. Человек в оранжевом снова показывает блестящие зубы в улыбке, и они заходят в ночлежку.

Оборванцы и дрожащие от холода мужчины и женщины теснятся вокруг широкого и длинного очага, на котором булькает множество котелков. Кругом кашляют и постанывают, дети жалостно скулят.

– Но ваша одежда, – не унимается Шара. – Ваше поведение…

– А какое отношение, – парирует человек в оранжевом, – они имеют к Божественному?

– Но исторически… в прошлом… так одевались олвостани!

– В прошлом, если человек хотел вознести хвалу Божеству, он поднимал взгляд к небу и простирал к нему руки.

Он притаскивает из кухни пустой котел, наливает туда суп и гулко стучит ложкой по краю.

– А если это сделать сейчас? На улице? Арестуют ли такого человека?

Шара оглядывается на кухню. Там снуют другие помощники, и на многих – такие же оранжевые одежды. И все они веселы, все безволосы. И всем им морозный воздух нипочем.

– Но если вы не олвостани, – настаивает Шара, – то кто же вы?

– Мы – служители приюта для ищущих укрытия от холода, кто же еще?

– Да, конечно. Но кто вы, лично вы?

– Я? Полагаю, что человек. Человек, который хочет помогать другим людям.

Шара пытается зайти с другого боку:

– А почему вы не носите теплую одежду? Вам разве не холодно?

– Холодно?

– На улице мороз. Я видела, как рыбаки вертят во льду лунки!

– Лед – это личное дело воды, – говорит человек в оранжевом. – Температура ветра – это личное дело ветра. А температура моих ног, рук и прочего – мое личное дело.

– Потому что, – произносит Шара, припоминая цитату из старинных книг, – вы обрели тайное пламя сердца.

Человек останавливается и явно пытается сдержать довольнейшую из улыбок – ему определенно импонирует то, что сейчас сказала Шара.

– Так все-таки, вы – олвостани? – не отстает она.

– Как же можно быть олвостани, – разводит руками человек в оранжевом, – в отсутствие Олвос?

И тут до нее доходит.

– Ох, – выдыхает Шара. – Вспомнила. Вы… Живущие в Рассеянии?..

Человек в оранжевом недовольно морщится: мол, называйте нас как заблагорассудится.

Когда Божество Олвос покинула Континент, ее адепты не ушли. Часть из них осталась. Первыми их увидели жители Жугостана и Вуртьястана – во всяком случае, именно там впервые летописи фиксируют появление людей в желтых или оранжевых хламидах, безо всяких украшений, обуви, перчаток и даже волос, словно бы эти люди с радостью оставляли себя на милость стихий. Они переходили из города в город, из деревни в деревню, с единственной целью – помогать людям, отчаянно нуждавшимся в помощи. Но они не называли себя олвостани, священниками, монахами – словом, не причисляли себя ни к какому сословию. Некоторые называли их «Покинутыми», кто-то «Живущими в Рассеянии», а сами они не называли себя никак и отказывались от любого имени. «Вот, мы есть, – отвечали они на все вопросы. – Что еще тут скажешь?»

– Боюсь, вы ошибаетесь, – говорит ей человек в оранжевой хламиде. – Мы не называем себя так.

– Конечно, не называете, – соглашается Шара. – Вы же отвергаете всякое имя, разве нет?

– Нам нечего отвергать. Имена – личное дело других людей. Они помогают людям различать, чем они являются, а чем нет.

– Так что вы делаете здесь, в Мирграде? Зачем вы сюда пришли?

Он указывает на толкущихся у огня несчастных. Среди них есть целые семьи с малыми детьми: вот отец стаскивает башмачки с синих от холода ножек девочки – чтобы малышка погрела их у очага.

– Вот это, – говорит человек в оранжевом, и теперь на лице у него нет и следа радости, – вполне уважительная причина.

– Значит, вы живете ради того, чтобы давать людям надежду. Прямо как сказано в старых книгах. Быть светом во тьме.