Город любви 05

Надя приблизилась к Ивану и поцеловала в губы долгим поцелуем и, чуть не расплакавшись, проворковала:

– Я буду очень по тебе скучать, Ванечка.

Для молодой женщины это было первое столь длительное расставание с любимым, и она не представляла, как проживет этот месяц. Касаткин прижал жену к себе и молчал. По воинской части ходили слухи, что бригада едет не в Осетию, а в Чечню, усмирять мятежную республику, но об этом Иван боялся даже намекнуть жене, опасаясь, что у нее начнется истерика.

Побыв дома около двух часов, Касаткин начал собираться на службу. Опоясав ремнем еще не успевшую высохнуть шинель, он чмокнул Надюшу в губы. Она же в ответ прижалась к нему всем телом и перекрестила его лицо поцелуями: лоб, губы и обе щеки.

Завьялов шел мимо железнодорожной станции. Уже несколько недель он настойчиво искал себе новое место работы. После службы в армии Игорь перевелся в институте на заочное отделение и пошел на завод простым работягой. А уже через год в результате реорганизаций предприятия и своих деловых качеств был уже заместителем начальника цеха. Но его карьерный рост не давал никаких благ, страна на всех парах неслась к рыночной экономике. Все склады завода быстро заполнились продукцией, которую никто не покупал и заработную плату просто-напросто перестали выплачивать, а людей начали разгонять в неоплачиваемые отпуска. Лучшие работники начали потихоньку увольняться с завода, худшие стали тащить с предприятия все, что плохо, да и хорошо лежит. Один из начальников цехов жаловался Завьялову, что после таких простоев уже не сможет запустить оборудование в работу из-за отсутствия инструментов. Игорь посмотрел в честные голубые глаза говорившего и понял, что тот сам и украл инструменты, а теперь ходит и всем жалуется. Воровать Завьялов не умел, да и не хотел, и решил искать место, где платят зарплату. На путях возле железнодорожной станции скопилось множество платформ с военной техникой. Игорь был немного удивлен, что состав с танками и БМП стоят на станции среди белого дня и машины даже не зачехлены брезентом. В старые советские времена все перемещения войск осуществлялись по ночам и очень скрытно.

«Что поделать, холодная война проиграна, и всем теперь наплевать на секретность», – подумал он.

– Эй, служивый, война что ли началась? – спросил Завьялов у солдата, крепившего к БМП страховочный трос.

Касаткин посмотрел с платформы на молодого человека и ответил, как положено:

– Нет, не началась. На учения в Моздок едим.

Иван, проводив взглядом спросившего, спрыгнул на землю и пошел в вагон для личного состава. Съездить домой и увидеться с женой, сыном и матерью за прошедшие два дня у него не получилось. Солдат загрузили работой по подготовке техники к отправке в район учений. Надежда приезжала сегодня с коляской на вокзал, в части ей с огромным трудом удалось выяснить, где ее муж. Она уткнулась в зеленый бушлат Ивана и плакала, но прапорщик Ситников не дал им долго обниматься, сказав Надежде, что нечего отрывать солдат от дела «телячьими нежностями». Касаткин залез на платформу крепить тросы, а Надя долго стояла на перроне и не уходила, пока малыш не заявил криком, что его пора кормить. Жена помахала издалека Ивану рукой и крикнула, что навестит его завтра.

Ранним ноябрьским утром воинский эшелон был подцеплен к локомотиву, и городской вокзал вскоре растаял в тумане.

Колонна бронетехники поднималась вверх по отрогу Терского хребта. Гравийная дорога была покрыта полуметровым слоем снега, выпавшим за ночь, и шедший впереди мощный тягач то и дело сбивался с пути. Зима в этом году началась непривычно рано для южных мест. В первых числах декабря выпал первый снег, а вместо обычных в начале зимы оттепелей ударили пятнадцатиградусные морозы. При очередной заминке Касаткин вылез на свежий воздух из стального брюха боевой машины пехоты.

– Что, брат Ванька, вылез на свет божий уши поморозить? – спросил его сидевший на броне прапорщик Ситников. – Правильно, нечего в этой душегубке сидеть, – сам же ответил прапорщик на свой вопрос.

Прапорщику было лет тридцать, он был небольшого роста, но зато весь будто сделанный не из мышц, а из стальных тросов, не знавших усталости. Мороз тоже не брал его, и он, похлебывая небольшими глотками спирт из фляжки, с самого начала движения колонны сидел на броне.

Иван посмотрел на Ситникова и, поежившись от мысли, какой холодной должна быть покрывшаяся инеем броня БМП, спросил:

– Не замерзли, товарищ прапорщик?

– Русский солдат никогда не мерзнет!

Прапорщик приложился к фляжке и, поглядев, как бронированные машины штурмуют покрытые снегом каменистые холмы, от переизбытка чувств запел:

Брала русская бригада,

Галицейские поля,

И достались мне в награду,

Два еловых костыля.

Голос у Ситникова был как у петуха, но он, не чувствуя этого, кричал от нахлынувшего на него восторга:

Из села нас трое вышло

Самых видных на селе.

И остались в Перемышле

Двое гнить в сырой земле.

Слова солдатской песни о старой войне начала века, отразившись от скал, эхом пронеслись над Н-ской бригадой.