— А я и не говорил, что француз, — он пожал плечами. — Я полагал, что мы договорились: никаких вопросов, никаких ответов. Ведь ты даже не пыталась выяснить, кто я. Но теперь думаю, что ты уже
Девушка отвела глаза в сторону, вспомнив о том, как шпионила за ним из окна своей квартиры.
— Не совсем так...
— А как? — настаивал он.
Вероника содрогнулась при мысли, что ей придется это объяснять, и решила тоже выразить недовольство.
— А зачем ты притворялся, будто не знаешь ни слова по-английски? — слабо возразила она.
— Точно так же, как ты притворялась, будто не знаешь ни слова по-французски, — парировал он.
Она заморгала.
— Я действительно...
— Тогда зачем тебе это? — Он наклонился и вытащил торчавшую из ее сумки бульварную газету — Или хочешь сказать, что купила ее только из-за фотографий? — язвительно добавил он.
— Я не читала ее — она не моя, — быстро сказала девушка, проклиная дурацкий импульс, заставивший ее подобрать газету, — желание продлить с ним хоть какую-то связь. — Кто-то оставил газету в поезде, — пробормотала она. — Я хотела выбросить, только забыла об этом...
— Замечательно. Вон мусорный ящик, — сказал он. — Я выброшу ее прямо сейчас, чтобы тебе не пришлось утруждать себя. — И, сопровождаемый ее изумленным взглядом, он встал, взял газету и запихал глубоко в мусорный ящик. Затем вернулся к столику, удовлетворенно отряхивая руки.
В газете было что-то, что разозлило его, и он не хочет, чтобы она об этом узнала, поняла девушка.
Люсьен уперся подбородком в сцепленные руки. Подбородок оброс черной щетиной.
— Так о чем мы говорим? О, да, о той шараде, которую устроили прошлой ночью. Кстати, ты рылась в моих вещах, прежде чем уйти?
Она окаменела.
— Зачем мне это? Я не воровка!
Он выпрямился, и с лица его исчезла презрительная насмешка.
— А что еще прикажешь думать, когда я проснулся и обнаружил, что ты сбежала ночью, при лунном свете!
— Не ночью, а утром, никакой луны уже не было. Я... У меня были срочные дела.
— И тебе надо было позвонить! — предположил Люсьен. Он вскинул голову, и луч света, проникший сквозь крону дерева, окрасил его глаза в ярко-бронзовый цвет.
— Да, мне надо было сделать несколько звонков, — призналась девушка, озадаченная его внезапным напряжением.
— Включая твоего работодателя, конечно? — пробормотал Люсьен, и она еще больше смутилась. — В Лондоне?..
Темные брови Вероники сдвинулись.
— У меня нет работодателя. Я сама себе хозяйка. И я говорила тебе, что из Новой Зеландии...
— Так ты свободный художник? — оборвал он ее, пренебрежительно сморщив свой ястребиный нос.
— Предпочитаю называть себя независимой бизнес-вумен, — холодно произнесла она.
Лицо его окаменело.
— Ну, как бы ты себя ни называла, советую тебе не вставать у меня на пути, потому что я не люблю, когда меня шантажируют, и на этот счет во Франции существуют строгие законы. В один момент тебя могут выдворить из страны — и ты покатишься отсюда на своей пышной белой заднице!
От изумления Вероника открыла рот.
— Ты думаешь, что
— Только потому, что мне перед отъездом потребовалось забрать в Авиньоне некоторые вещи, — возразил он. — Думаешь, я не заметил, как ты шаталась вокруг, когда я арендовал автомобиль? Признавайся, ты вернулась к окошку кассы и спросила служащую, куда я собрался поехать, чтобы отправиться той же дорогой?
Вероника судорожно перевела дыхание.
— Я не
— О, не надо! Не так уж много было рыжих голов вокруг, возвышавшихся над толпой, как маяк.
— У меня не рыжие волосы! — В школе Веронику много дразнили из-за высокого роста, не говоря уже о том, что ей присвоили кличку «рыжая».
Он окинул ее взглядом.
— Они ярко горели под солнцем Прованса. Почему, ты думаешь, все знаменитые художники съезжаются сюда? Потому что здесь особое освещение, и человеческий глаз воспринимает цвет совсем иначе, нежели везде.
— Именно поэтому ты приехал сюда? Ты «свободный художник» в прямом смысле этого слова? — спросила она. Переменчивый темперамент художника мог объяснить, но не извинить его поведение. Может быть, в той злополучной газете были нелестные отзывы о его работах?
Он встал.