Город людей

— А в чем были виноваты те дети? — спросил я тихо.

— Разве Сева их убил? Скажи? Мои люди спасали их как могли, рисковали жизнью… Но не повезло. Бывает. Слишком большая стая.

— А разве не Сева посадил их в тот автобус? — злить работорговца было рискованно, но вино придало смелости.

— А ты знаешь, где старый Сева их взял? Ты знаешь, что было бы с ними, если бы они остались там? Мультиверсум — жестокое место, и не Сева в нем самое большое зло… Я не знаю, зачем Коммуна покупает детей, может, ты знаешь, да. Нет, не надо мне говорить, это не мое дело. Но я думаю, их не едят там на день Середины Зимы. Их не выращивают в загонах, как пищу на голодные дни, и не меняют на свиней по курсу два засранца на один пятачок! Все говорят — плохой Сева, злой Сева, Сева продает одних людей другим людям… Но кто тогда те, кто продает людей Севе и покупает их у Севы? Эх…

Он махнул рукой и налил еще.

— Выпьем, человек, которого я продам дважды! Может, ты принесешь мне удачу!

Мы выпили, и еще выпили, а потом Сева все-таки потащил меня на экскурсию. Вино мы взяли с собой — за нами шла красивая восточная девушка с подносом, на котором стояла бутылка, бокалы и ваза с фруктами. Стоило нам опустошить бокалы, она, ловко балансируя поднос на одной руке, немедленно наполняла их снова, так что я ходил с бокалом, отпивая из него понемногу, чтобы не надраться. Помогало слабо.

Я ожидал увидеть грязные сырые бараки с прикованными к вбитым в стену кольцам рыдающими рабами, но никаких киношных штампов, разумеется, не было. Загоны, устроенные между корпусами зданий, были чистыми и сухими, и в них не было никаких цепей и стенаний. На застеленных матами полах сидели, лежали и бесцельно бродили одетые в те же серые комбинезоны люди. Разного пола и возраста, они были похожи в одном — на их лицах застыло выражение отрешенного безразличия.

— А почему они такие… — я сделал неопределенный жест бокалом, — равнодушные? Вы их сломили?

— Ну почему ты все время хочешь сделать старого Севу злодеем? Никто их не пытает и не мучает, кому нужен порченый товар? Иди сюда…

Он решительно открыл дверь загона и прошел внутрь, вовсе не боясь того, что рабы мстительно накинутся на своего владельца. И действительно — они никак не отреагировали. Пройдя сквозь них до стены здания, Сева открыл врезанный в нее железный лючок, похожий на жерло мусорпровода и достал оттуда серую пластиковую тубу.

— Иди, иди, не бойся!

Я боялся вовсе не того, что паду случайной жертвой восстания рабов, а того, что в этом комбинезоне сольюсь с ними… Но все же прошел и встал рядом.

— Вот, смотри… — Сева провел кривым желтым ногтем по шву, туба раскрылась, внутри оказался зеленовато-серый гель со слабым фруктовым запахом. — Знаешь, что это?

— Еда? — догадаться было несложно даже после бутылки вина.

— Очень хорошая еда, полезная! Витамины, калории! Это такая еда, после которой человек сидит, ни о чем не думает, ничего не хочет. Не какает, не писает, на женщину не смотрит! Местные для себя делали, и вымерли потом, да. От такого кто хочешь вымрет…

— Вымерли?

— Ну, не все, немножко осталось… Чуть-чуть я забрал, много альтери забрали. Хитрый народ альтери, не связывайся никогда с ними! А фабрики остались, было много фабрик, все поломались, но эту починили. У меня тут разные люди, есть умные!

— Тоже рабы?

— Зачем рабы? Просто люди, работают! Старый Сева не любит слово «рабы». Сева говорит: «Биржа полусвободного найма!»

— Полусвободного?

— Да, это когда свобода выбора у одной стороны. Удобно! Люди всегда кому-то продают себя — свое тело, свои мозги, свое время. Плохо продают, не выгодно, не умеют. Старый Сева умеет. Знает, каким людям какие люди нужны, делает себе выгодно и другим удобно.

— Слушай, — я был уже довольно сильно пьян. — А почему ты себя называешь «старый Сева», когда ты не старый?

На мой взгляд, он выглядел лет на сорок пять — пятьдесят, и уж точно не казался стариком. Крепкий такой, бодрый мужчина в расцвете сил.

— Потому что я старый, — покачал он головой. — Ты не умеешь на людей смотреть, не видишь. Ты думаешь, чем твоя Коммуна платит Севе? Жизнью для Севы платит! Сева старый. Давно живет. Люди не должны столько жить. Никогда не верь тем, кто так долго живет! Тебе не понять, как думает такой человек, который давно свою жизнь прожил и живет заемную! Он не думает, как другие люди, он совсем свое думает.

— И тебе не верить?

— И мне не верь, — согласился Сева. — Зачем? Я все равно сделаю, как хочу.

Мы вернулись, осмотрев загоны, чрезвычайно хитро устроенную автоматическую пищевую фабрику, огромный склад серых комбинезонов, жилье персонала, гаражи, где на удивление низкорослые механики возились с огромными монстр-траками, рекреационную зону с баром, который я уже видел, и борделем, в котором смотреть было особо не на что. Разве что девушки там были не в комбинезонах, а в разнообразном эротическом и не такие тупо-равнодушные. Они призывно хихикали, строили мне глазки и не выглядели принужденными к такой судьбе или страдающими. Впрочем, это был первый виденный мной бордель, мне не с чем сравнивать.