Город Мечтающих Книг

Все мастера-чтецы Книгорода принадлежали к гильдии, которая существовала уже несколько столетий и наряду с педантичным уставом и инструкциями имела строжайшие правила приема. Кто читал в Книгороде профессионально, прошел суровую школу и в совершенстве владел своим ремеслом. Зачастую чтецами подвизались бывшие актеры и певцы с мощными голосовыми связками и развитой мимикой. Что книгородские чтецы — самые лучшие, знала вся Замония. Когда того требовал текст, их голоса с легкостью взмывали высочайшими сопрано и обрушивались в самые нижние басовые ноты. Экспромтом они пели как соловьи или выли как волкодлаки, умели нагнать на публику жутчайший страх или рассмешить до слез. Каждый писатель Замонии мечтал, чтобы его произведения читали книгородские мастера, но не всякому выпадало такое счастье. Ведь здешние чтецы были капризны и придирчивы, и кем они пренебрегли, тот считался второсортным, сколько бы ни получил премий или какими тиражами ни продавался.

Я стоял перед черной грифельной доской с афишей на сегодняшний вечер. Можно было выбрать между чтениями из «Лодка, груженная горошинами» Хетлебема Горха, «Воздушное лицо» Бегемота Оркана, «Мои секунды длиннее ваших волос» Коконуса Нусгоко и «Спасенное спасибо» Голиата Вчерашнего. Кроме того, будут отрывки из «Дома с сотней ног», «Дуновения и теней», «Где растет ветер», «Если уж, то вчера» и «Несмеянный анекдот» — и все на одной единственной улице, и это не говоря уже о дюжине прочих представлений рангом пониже, и все бесплатно, а иногда даже с дармовым пивом!

Переходя от витрины к витрине, я смотрел, как собираются у потрескивающих каминов люди — с чайными чашками и винными бокалами, смеясь и болтая, исполнившись предвкушения. Неужели я пропущу такое? Ради какого-то трубамбонового концерта?

«А… каминный час»! — эхом прозвучал у меня в голове голос червякула. — «Каминный час» в Книгороде бывает каждый вечер! Но трубамбоновый оркестр нибелунгов дает концерты не часто». Верно: «Каминный час» действительно каждый вечер, а я непременно предполагал еще здесь задержаться. Намеки Фистомефеля Смайка разбередили мое любопытство. «Изюминка», — сказал он и: «не для туристов», что меня особенно привлекало — как раз потому, что я сам был туристом. «Каминный час» — для недотеп, а меня ждет кое-что позначительнее. К тому же по личному приглашению именитого книгородца. Я отвернулся от витрин, и ноги почти сами собой понесли меня к городскому парку.

Солнце уже давно зашло, воздух был прохладным и свежим, мне стало немного зябко, так как я забыл последовать совету в приглашении и захватить шарф. И действительно почти все посетители были укутаны в теплые одежды, и я почувствовал себя тем более чужим. Среди слушателей я был единственным драконгорцем. Длинные ряды садовых стульев стояли под открытым небом перед эстрадой-раковиной. Я мог бы сидеть в каком-нибудь теплом букинистическом перед потрескивающим камином, со стаканом бесплатного глинтвейна в руках и слушать, как легендарный мастер-чтец читает отрывок из «Если уж, то вчера», романа, в котором тема «упущенных возможностей» раскрыта с особым изяществом.

Упущенные возможности, ха! Среди всего прочего я сейчас упускаю чтение на три голоса из «Несмеянного анекдота», сказочно комичного жизнеописания великого юмориста Анекдотьона Пекки. Или поэтический вечер со стихами Ксеппа Юпо, моего кумира в поэзии. А вместо этого я, всем телом дрожа от холода, жду исполнения скорее всего тягомотной духовой музыки. Если концерт не начнется сию минуту, я просто встану и… Ага, наконец-то, музыканты вышли на сцену! И мое сердце тут же упало… Нибелунги! Про это я совсем забыл! И, пожалуйста вам, нибелунги! Нет, я не сторонник расхожих предрассудков против жителей Нибелунгии. Нет, просто известно, что из-за туманного климата своей родины они более других склонны к меланхолии и потому сплошь депрессивные типы с глубоко укоренившейся тягой к смерти. Еще им приписывали преступные заговоры, грабеж жертв кораблекрушений и тому подобное. От этих веселья не жди.

Сам вид нибелунгов не способствовал поднятию настроения: пористые, одутловатые лица, бесцветная кожа и меланхоличные глаза, и вообще они походили на затянутые в черные костюмы дождевые тучи. На публику они уставились так горестно, точно вот-вот расплачутся или совершат коллективное самоубийство. Неприятное ощущение, что я попал на поминки, усилилось, и я нетерпеливо скользнул взглядом по аудитории. И в первом ряду обнаружил Хахмеда бен Кибитцера. Он с упреком зыркнул на меня желтыми глазами… а рядом с ним оказалась Инацея Анацаци, ужаска из книжной лавки хоррора! Она что-то говорила Кибитцеру и обвиняюще указывала на меня тонким пальцем. Я съежился на неудобном садовом стуле. М-да, вот так влип.