Город мелодичных колокольчиков

— Керим, ты что-то не договариваешь! — буркнул Матарс, снимая с глаза белую повязку и надевая черную.

— Да, Керим, говори прямо, — потребовал Саакадзе.

— О мой повелитель, раньше удостой внимания послание князя Шадимана, оно многое разъяснит… Все торопил меня князь.

— Ты видел старого Барата?

— Видел, ага Ростом. В Марабду вызвал и такое сказал: «Поспеши, Керим, лишь дожди задерживают Моурави в Эрзуруме. А дело важное и полностью касается Картли. Значит, Моурави на все будет согласен. Во имя высшего необходимо ему примириться с Хосро-мирзой». Еще о многом говорил владетель Сабаратиано, и каждое его слово, которое вспоминал в дороге, вынуждало меня нагайкой огорчать коня.

— Выходит, — огоньки блеснули в глазах Саакадзе — недаром уже шестьдесят дней хлещет дождь. Видишь, мой Керим, князьям во всем удача, даже аллах на их стороне… Да, я узнал от тебя, мой Керим, многое, что радует меня и печалит. Примириться с Хосро? А не потребует ли шах от своего ставленника моей головы?.. И еще: напрасно царевич надеется легко, даже с моей помощью, справиться с Теймуразом, — царь непримиримый враг мусульман. Не Аббас ли погубил возвышенную царицу Кетеван — его мать и двух сыновей, соколов Кахети? У «богоравного» много приверженцев, ибо не оскудела Грузия верными сынами. Что же касается моего возвращения, то уйдет ли шах Аббас или еще, на «радость» Картли, проживет, я все равно вернусь. До моей головы, пожалуй, ему трудно дотянуться. Так вот, князь Шадиман угадал: ради Картли пойду на все. И если Хосро-мирза именно тот царь, который нужен не мне и Шадиману, а Картли-Кахети, то вернусь, как давно решил, без янычар. А если мирза оделся в одеяние благородных, а под алтабасовым плащом затаил персидский кинжал, то не бывать ему на троне Багратиони.

— Думаю, дорогой Георгий, не ошибусь, если скажу, что Хосро будет настоящим царем, многое меня в нем удивило и обрадовало.

— Дорогая Хорешани, хоть ты и сверкаешь умом, но ты женщина, а женщины не могут оставаться спокойными к поклонению, будь то царь или монах.

«Барсы» затряслись от смеха. Улыбка тронула губы Русудан.

— Но не будем предрешать! — продолжал Саакадзе. — Раньше ознакомлюсь с посланием моего Шадимана.

— А сегодня я хочу напомнить, — шутливо заворчал Папуна, — что сегодня мы в честь дорогого гостя празднуем день пятницы.

— Да будет мир и покой над крышей дома, благословленного небом! — Подражая епископу Феодосию, Дато вознес руки вверх. — Да ниспошлет…

— Не богохульствуй, сын мой! Не богохульствуй! — подражая тбилели, протянул Гиви, придав своему лицу благочестивое выражение.

— Гиви! — под хохот «барсов» закричал Матарс. — Завтра выпью за твое здоровье полтунги вина, а сегодня да ниспошлет тебе зеленый черт веселые мысли! Расскажи Кериму, как ты в мохамметанство переходил.

К удовольствию женщин, больше о делах не говорили. День закончился веселыми сказаниями, песнями, и даже в угоду Кериму Автандил, Иорам и Бежан исполнили персидский танец.

Когда Георгий, окатив себя холодной водой из кувшина, поднялся в свою комнату, он заметил на восьмиугольном столике свиток с печатью владетеля Сабаратиано, свисающей на оранжевом шнурке.

«Совсем как змей, свесившийся с древа познания», — усмехнулся Георгий, взламывая восковую печать.

С мельчайшими подробностями Шадиман описал не только ходы своей «дипломатии», но и все события, совершившиеся в Картли при Зурабе и после него. Он часто повторял: «Победа, дорогой Георгий; я обещал тебе и смертельно ужалил шакала, а это значит, что можно приступить к обсуждению дальнейших дел царства».

"Время тебе, Великий Моурави, вернуться домой! Идет восстановление Картли, и кому, как не тебе, это дело дороже всего! Если бы я тебя не знал, то горячо упрашивал бы вместе с семьей прибыть в Марабду. Готов поклясться княжеской честью, что в моем замке тебя никто не посмеет потревожить. Но, зная тебя, говорю: и в Носте тебе еще не следует поселяться, дабы избавить шаха от соблазна требовать от Хосро-мирзы недопустимое.

Лучше, если ты временно поживешь в Имерети. Я слышал, что твой сын Автандил — нареченный царевны Хварамзе. Сейчас в Имерети царствует Александр. Знаю, он тебя почитает и счастлив будет встретить твою семью. Пока будете гостить в Кутаиси, пока отпразднуешь там свадьбу, шах Аббас сам позаботится о твоем мирном возвращении в Носте. Последний гонец донес, что «лев Ирана» после убийства им Сефи-мирзы был спокоен, как кусок бирюзы на бархате, но Лелу изгнала его из сердца и… вот возмездие! — незаметная царапина на сердце превратилась в глубокую трещину. Шах Аббас сказал: «Алла иалпа! Нет мне возврата к жизни!» А как тебе известно, мой Моурави, мертвый шах пожаловать не может. До этого еще не додумался даже сатана! Это говорю тебе я, Шадиман. Поэтому близятся часы твоего возвращения в Носте, а ближайший путь к нему пролегает через Имерети".