– Меня нашли на вокзале. Был конец мая – снова этот май! Я сидела на лавочке – ирония судьбы, верно? – Инна грустно усмехнулась. – Как и в этот раз, ничего при себе у меня не было: никаких документов, вещей, сумки. Возраст в итоге определили «на глазок» да по учебникам. Выяснилось, что я умею читать, писать, решать примеры – все по программе третьего класса. Вот и определили в четвертый. Поначалу я отказывалась говорить. Молчала, как сыч, а если ко мне обращались, просто отворачивалась. Почему, не знаю. Впервые заговорила с Лерочкой, то есть Валерией Львовной. Ее все так называли. Она была маленькая, круглая, открытая такая, как дитя – Лерочка и есть. Работала медсестрой в приюте, куда я в итоге попала. Однажды она говорила по телефону с женщиной по имени Инна, и я вдруг как-то живо отреагировала на это имя. Вот меня и назвали Инной. Больше о себе я так ничего и не рассказала. Кем были мои родители? Были ли у меня братья или сестры? От моего прошлого не осталось ничего! Я человек ниоткуда, понимаешь? – Инна запустила пятерню в волосы – детская привычка, от которой вроде бы давно удалось избавиться. – Как я жила? Где? С кем? Этого так и не узнали. Запросы результатов не дали. О пропаже ребенка никто не заявлял. Отчество мое – Сергеевна – выдуманное, просто хорошо подходит к имени Инна. Фамилия – Срединина, потому что нашли меня в среду. Прошлого у меня нет, будущего тоже, ведь настоящее пошло прахом.
Инна прижала руки к лицу, и поэтому следующие слова звучали приглушенно:
– С Лерочкой мы очень сблизились. Я чем-то приглянулась ей, она пожалела меня и взяла под свое крыло. Детей у нее не было, да и вообще не было никого, она возилась со мной, как с родной. Я тоже к ней привязалась, полюбила. За год до того, как я окончила школу, Лерочка умерла. Эту комнату она мне завещала. Ты, может, знаешь.
– Если и знал, кто тут прежде жил, то забыл, – ответил Володя. – Кстати, сиротам разве не должны квартиры давать?
– Должны, да не обязаны, – усмехнулась Инна. – Нет единого на всю страну закона или четкого нормативного акта, который бы гарантировал жилплощадь таким, как я. В каждом регионе делают, как считают нужным. Тебя ставят в очередь, и ты ждешь… Вроде должны сироты получать квартиру до достижения двадцатитрехлетнего возраста, но очередь почти никогда вовремя не подходит, вот люди и ждут годами. Мне сказали, бывали случаи, когда получали свои метры и в сорок, и в пятьдесят. Я ходила, узнавала в первое время, потом рукой махнула. Да и то, что у меня в собственности комнатенка эта оказалась, давало, наверное, основания меня отодвигать. Впрочем, не знаю, я на это дело плюнула. – Инна помолчала. – Ладно, сейчас не об этом. Я просто хотела сказать, что один провал в моей памяти уже был. Сам видишь, прецедент создан. Может, в моей голове была заложена бомба замедленного действия, и вот она взорвалась и разнесла вдребезги мою с трудом налаженную жизнь.
Вот тут Володя и сказал, что в дурдом ей рановато.
– Я не думаю, что тебе все привиделось. Не верю, будто ты год просидела где-нибудь, позабыв, кто ты такая, а потом объявилась, когда морок прошел.
Инна смотрела на него, внимая каждому слову.
– Ладно, допустим, ты сняла и спрятала где-то свою одежду, весь год носила что-то другое, а теперь снова надела те самые брюки с футболкой. Но прическа твоя? А маникюр? Все точно такое, как в тот день, когда ты села в автобус, верно? Как такое возможно? И самое главное – старуха!
– Точно! – вскричала Инна. – Она говорила про Старые Поляны так, будто знала это место! Да и вообще, та старуха, можно сказать, посадила меня в автобус. А я даже не подумала спросить, откуда она знает, куда я еду! Увидела надпись «С. Поляны» – и рванула.
– Автобус должен был вот-вот отъехать, ты бежала – старуха могла просто угадать. Или же она всех туда отправляет.
Перед мысленным взором Инны возникла та женщина. Надо признать, она выглядела сумасшедшей, как Шляпник. Можно ли относиться к ее словам всерьез?
Володя угадал, о чем она подумала.
– Судя по всему, верить ей сложно, но ведь можно спросить на всякий случай. Она, кажется, постоянно обитает на вокзале… Кстати, почему ты не позвонила подруге?
– Я попробовала. Из Лариного кабинета. Телефон отключен, банковский хлыщ не соврал. Поверить не могу, что единственный человек, которому я доверяла, предал меня. От Натуси и Димы все узнали, что я якобы уехала. Меня не пробовали искать. Никто не написал заявления в полицию, никто не…
Инна не смогла закончить. Усталость навалилась внезапно: может, это была защитная реакция, поскольку говорить о Натусе было тяжело.
Инна подумала, что ей хочется лечь, проспать часов двадцать и проснуться в своей квартире. Но коль уж это невозможно, то хоть заснуть в нормальной постели, а не в каморке для швабр.
– Мне нужно поспать. Извини, – пробормотала она, обрывая разговор. – Давай отложим беседы до завтра.
Володя не стал возражать. Убрал со стола, вымыл посуду, когда Инна уже крепко спала. Но назавтра продолжить разговор не получилось.
Инной овладела апатия, а точнее – навалилась настоящая депрессия.