Город мертвого бога

– Чудесно! Я вижу в вас большой потенциал. Вы обладаете всем необходимым, чтобы со временем стать главным садовником, это совершенно ясно! Если вы целиком посвятите себя этому занятию, я уверен, что мои растения будут процветать. Ну а вы…

Он повернулся к Натану – и замер с приоткрытым ртом на середине непроизнесенного слога. Затем его лицо словно бы оплыло, совсем чуть-чуть, но в достаточной мере, чтобы все черты слегка провисли – складка губ, щеки, веки… Господин кашлянул, и все вернулось на надлежащие места.

– Беллоуз, – проговорил он голосом, в котором было нечто, напоминающее кваканье, некая лягушачья хрипотца, словно его глотка вдруг оказалась слишком тесной. – Кто это тут у нас?

Беллоуз придвинулся вперед, склонившись уже не настолько низко, как прежде, но в неизменной согбенной позиции.

– Боюсь, сэр, что мы с этим мальчиком не были представлены друг другу. Я ощутил в нем благоухание Наследственности. Очень сильное! Чрезвычайно любопытный экземпляр.

Господин кивнул, продолжая смотреть на Натана. Он не отводил от него взгляда ни на секунду, даже чтобы моргнуть.

– Откуда его привезли?

– Он прибыл вместе с вашим Поставщиком с Юга, как и все они.

– Понимаю… Молодой человек, назовите мне ваше имя.

Господин наклонился вперед. У него были внимательные карие глаза, но красные прожилки усеивали белки. Его лицо было припудрено, но в тех местах, где пудра осыпалась, из-под нее проглядывала серая кожа – кожа человека, которого одолевают заботы или который слишком мало спит. Воротник его рубашки был слегка потерт, и теперь он гораздо больше напомнил Натану отца – осунувшийся, нездоровый.

– Меня зовут Натан…

Господин поднял руку.

– Тривз… – закончил он.

Натан кивнул, но Господин уже отвернулся от него.

– Беллоуз. Для этих троих я могу найти применение. Последний… мне не подходит.

– Но, сэр! – Натан ухватил Господина за рукав. Тот обернулся, и Беллоуз застыл, охваченный ужасом. Господин воззрился на руку Натана так, словно перед ним было нечто поистине необыкновенное. Натан поспешно отдернул ее. – Я должен у вас работать! Так сказала мама. Папа очень болен, и если не будет денег на лекарства, он умрет! У нее не хватит хлеба на нас обоих!

Господин пристально разглядывал Натана.

– Как ты, уже искришь? – спросил он.

Натан молчал, испуганно думая о том, что этот человек каким-то образом вызнал его секрет. Ему хотелось ответить отрицательно, чтобы скрыть свой позор; он даже попытался сделать это, но его голова кивнула помимо его воли.

– Ну так прекрати это делать, – резко проговорил Господин, – если тебя хоть немного заботит твое благополучие. Беллоуз! Уведите его.

И Беллоуз увел Натана прочь, прежде чем тот успел произнести еще хоть слово.

IX

Ветер разыгрался, и в Морскую стену с грохотом бились волны. Облака соленых брызг накатывали словно туман, приправляя воздух своим вкусом, застилая трущобы поземной пеленой, так что казалось, будто они живут на какой-нибудь горной вершине, а не в вонючей грязной яме у подножия города. Огненных птиц не было (в шторм они не летали), но море так громко билось в сооруженный Господином волнолом, что было невозможно расслышать ничего другого. Отступая на короткое время, волны с шипением уходили в гальку, и тогда их шум сливался с воем ветра, врывавшегося в лачуги сквозь щели между досками.

Натан уже видел впереди свой дом: крошечный, отвоеванный у Живой Грязи пятачок, границы которого отмечали куски размокшей древесины и гнилых веревок, объединенные в нечто целое при помощи нескольких горстей смоляного вара, который удалось наскрести из бочек, принесенных волнами из порта. В многочисленные дыры просачивался свет уличных фонарей, жидкий и болезненный, словно даже свет здесь не мог оставаться здоровым. Дверь была подперта колышком с одной стороны и завязана с другой; Натан развязал петлю и протиснулся в открывшееся отверстие.

Мать сидела, уставясь в угли очага. Услышав его, она не подняла головы – только напряглась и сжалась, словно кошка, почувствовавшая приближение собаки. Не отрывая взгляда от огня, она собрала волосы сзади и подвязала их веревочкой, оставляя на шее полосы сажи. Потом наклонилась и подобрала с края очага хрупкий кусочек перегоревшей древесины размером с горошину. Она раздавила его между большим и указательным пальцами и растерла в порошок. Когда порошок оказался достаточно мелким, она закрыла глаза и запрокинула голову, так что лицо обратилось к потолку. Ее губы слегка раздвинулись – они были полными, но почти синими, словно ей не хватало воздуха, чтобы дышать. Кончиками пальцев она растерла порошок по векам, размазала вдоль ресниц.

– Что вам угодно? – спросила она. Ее голос звучал тихо и покорно.

– Мама, это я.

Она подскочила, словно ужаленная, широко раскрыв глаза, потом яростно стерла с них угольную пыль рукавом. Она заморгала: немного порошка попало ей в глаз. Натан подошел к ней, смочил слюной собственный рукав и уголком ткани промокнул и протер, где было необходимо.

– Все, больше нет, – сказал он.

Если это было и так, мать не стала открывать глаз. Наоборот, стиснула веки еще плотнее.