Город мертвого бога

Еще глубже – и он почувствовал прикосновение к своим коленям: в жиже двигались существа размером с палец. Потом что-то начало тыкаться в его бедра, на ощупь, тут же рефлекторно отдергиваясь. Бояться было нечего, так он себя убеждал, ведь у этих тварей, чем бы они ни были, своей воли не имелось, и через несколько минут они будут мертвы и вновь растворятся в Живой Грязи. Они никому не желают вреда. Они ничего не значат.

Когда Грязь достигла пояса, Натан повернулся лицом в ту сторону, откуда пришел. Обступившие яму ребятишки толкались и глазели, но никто не уделял ему особого внимания. Рядом с ним никого не было.

Зуд сделался почти невыносимым.

«Не вздумай искрить», – сказал отец. «Не вздумай». Он не мог выразиться яснее. «Не вздумай!» – помахивал пальцем. Поэтому Натан, сдерживая Зуд, сунул руки в Грязь и принялся удить вместе с другими. Палтуса ведь можно найти и просто так. Натану уже доводилось их видеть: рожденных Грязью существ, способных поддерживать свое существование. Если ему посчастливится и он поймает хоть одного, то не придется преступать завет отца. Он задвигал руками, раскрывая ладони и вновь сжимая пальцы, между которыми скользили уклейки. Шанс есть всегда.

Шаря руками под поверхностью, он смотрел вверх, на широкую спираль Стеклянной дороги. Поблескивая, словно паутинка, она петлями взбиралась вверх, удерживаемая в воздухе волшебством Господина. Если Натан поворачивал голову и смотрел уголком глаза, она становилась отчетливей: полупрозрачный карандашный росчерк в высоте, ведущий к Особняку.

Интересно, что Господин думает о Цирке? Знает ли вообще о его существовании?

Есть! Натан ухватил что-то толщиной с запястье и потянул на поверхность. Существо было похоже на угря – серо-бурое, с тремя локтеподобными суставами, обтрепанное на концах. Оно билось, стремясь вырваться на свободу. Некое подобие глаза, намек на жабры, нечто, напоминающее зуб… Вот оно уже почти на поверхности… Но прямо в руках Натана существо принялось терять связность, как бы утекая обратно в Грязь с обоих концов.

Бесполезно.

Если бы тварь удержала форму, кто-нибудь мог бы дать за нее пару медяков. Шкуру можно было бы использовать для перчаток, кости пошли бы на клей. Но она исчезла, разложилась обратно на составляющие, то ли не желая, то ли не имея возможности оставаться отдельным существом.

И тут Зуд наконец возобладал. Возможность сопротивляться в маленьких мальчиках ограниченна; да и что в этом такого плохого? Его отцу нужно лекарство. Либо Натан начнет чернить себе глаза, либо раздобудет палтуса. Разве второе не лучше?

Натан украдкой огляделся по сторонам и запустил руки под поверхность Грязи. Он согнул колени – и все произошло легче легкого, самым что ни на есть естественным образом. Он Почесал, и Зуд был удовлетворен. Вниз, в толщу Живой Грязи, полетела Искра; вместе с облегчением позыва пришло нечто вроде удовольствия, и пятнышко бледного голубого света метнулось в глубину.

Несколько мгновений ничего не происходило. Облегчение сменилось некоторой болезненностью, словно он отдирал присохшую корочку на ранке. Затем Грязь зашевелилась, забурлила, забилась в его руках – и, когда он поднял их над поверхностью, они не были пустыми.

Каждый палтус не похож на других. Этот представлял собой клубок младенческих конечностей: ручки, ножки, ладошки, ступни – путаница извивающихся живых частей. Когда стоящие кругом дети заметили его, их рты пораскрывались. Сохранить самообладание стоило огромного труда, но Натан взял зажатую в зубах наволочку и затолкал туда палтуса. Закинул за плечо, где тварь продолжала биться, пинаться, пихаться, колотить его по спине, и побрел сквозь дождь обратно к берегу.

II

Кожевенная мастерская располагалась в самой глубине трущоб, и на протяжении всего пути туда Натан берег свою наволочку от взглядов посторонних, будь то дети, торговцы или трущобные жители. Этому палтусу не суждено было дожить до детского возраста – он был слишком сильно извращен, к тому же у него не было рта, чтобы дышать или принимать пищу. Впрочем, палтуса это, кажется, ничуть не обескураживало: мертвожизнь, из которой он состоял, заставляла его еще сильнее наносить удары по Натановой спине, уже сплошь покрытой синяками.

Он снова прошел мимо костра. Чучела Госпожи уже не было – оно сгорело дотла. Ведро, служившее ей головой, все еще раскаленное, валялось в Живой Грязи, обжигая пищащую мертвожизнь. Какая-то женщина с девочкой (вероятно, ее внучкой) бросала в догорающее пламя ошметки пищи, несъедобные потроха: приношение Господину, жертва на удачу.