Город мертвых талантов

Струхнули солдаты, а виду не подают, смеются. А она рукой взмахнула, и столб пламенный поднялся из земли, огонь побежал, кольцом солдат окружил, не до смеху им стало. Повалились наземь. Не губи, говорят, нас, дева. Мы люди подневольные. Приказ у нас – к царю тебя привесть. А она им – царский приказ мне не указ. Царь ваш матушку мою в срубе сжег. И я б его, нелюдя, спалила, да матушка перед смертью слово с меня взяла – живое не губить, дар мой не поганить. И вас потому не трону. Отправляйтесь обратно в Москву, да скажите, нет здесь никакой деревни. И все, что видели – забудьте. А ослушаетесь – прилечу, всю Москву спалю вместе с вами и царем вашим. С тем и побрели домой солдаты, и сделали, как было велено.

А на том месте, где Агафья огненный столб сотворила, по сей день черная дыра осталась. Приедешь – увидишь.

– С ума сойти! – выдохнула Саша, – Но это же сказка?

– Может и сказка, да только вот какое дело – город-то наш береженый.

– Это как?

– А так: никакие напасти его не тревожили. Ни революции, ни коллективизации… На последнюю войну полгорода ушло – ни один не погиб, все живые вернулись.

– Да уж, прямо чудеса! – согласилась Саша, – А что дальше было с Агафьей?

– Что было? – задумчиво переспросил Ксенофонт, – Кто ж ее знает? Жила себе и жила, пока не померла.

– И все?

– Подходим! – крикнул Ксенофонт и дернул за обтрепанную веревку колокола. Пироскаф стукнулся о высоченный берег. Прямо от воды карабкалась наверх деревянная лестничка.

– Спасибо за рассказ, Ксенофонт Харитонович! – Саша поднялась, пожала Ксенофонту руку на прощанье.

– Обратно-то поедешь?

– А когда последний паром?

– В двадцать один ноль-ноль. А в двадцать один сорок пять последний автобус. – строго напутствовал паромщик, – Потом только в среду поеду. Праздник будет. Агафьин день. Так что не опаздывай.

– Постараюсь! – Саша перелезла с зыбучей платформы на твердую землю.

– Погодь! – окликнул ее Ксенофонт. – Главного не сказал. Заборов чугунных, старых берегись. Не подходи. – серьезно сказал Ксенофонт.

– А что там? – опешила Саша.

– Люди пропадают.

Саша заверила Ксенофонта, что через заборы не полезет.

– До свиданья, Александра Евгеньевна. Ищи, зачем приехала.

– Найду, не сомневайтесь. – бормотала Саша, карабкаясь по шатким ступенькам, убегавшим, казалось, прямо в небо.

– Осторожней! – прокричал ей вслед Ксенофонт, и Саша не поняла, имеет он в виду хлипкую лестницу или что-то другое.

Глава 4

Саша одолела последнюю ступеньку и остановилась на краю небольшой площади, мощеной истоптанным до блеска булыжником. Посередине, как и обещал Ксенофонт, огромный провал, по краям окаменевшая черная пена по пояс высотой. Напоминает кратер уснувшего вулкана. Саша подошла ближе, заглянула в дыру – темно, дна не видно.

Двухэтажных домики, выкрашенные в разные цвета окружают площадь. В промытых окошках толстые коты нехотя гоняют сонных мух. На бирюзовом доме с бордовой дверью Саша прочла “ Площадь Безобразова, д.1”

Площадь пуста. Ветер постукивает плохо закрытой дверь какой-то лавочки, лязгают вывески, качаясь на темных от времени цепях. Безлюдье. Сонное царство. Поколебавшись, Саша двинулась влево, решила пройтись по Самородью, осмотреться.

На первый взгляд – городок как городок. В нижних этажах магазинчики. У дверей в живописном беспорядке теснятся вазоны с цветами. В одном из магазинов дверь гостеприимно распахнута, а в проеме вместо занавески болтаются длинные связки копченых колбасок.

От площади вверх разбегаются улочки. Кривые, узкие, они прячутся за веревками с разноцветным бельем, протянутыми от дома к дому – не видно, что творится в пяти шагах от тебя.

Девичий виноград увивает балконы, мезонины, печные трубы… Стены домов, там, куда не успел добраться виноград, покрыты рисунками и исписаны странными стихами. Вот, нарисованная бабушка подставила нарисованное ведро под настоящую водосточную трубу. Рядом стихи:

“Источник хрустальный, живая струя!

О, как я мечтаю глотнуть из тебя! ”

Вот жуть! – пробормотала Саша,– Кто такое пишет?

В соседнем доме разбитое окно закрыто обломком фанеры, а на фанере – нарисованная женщина наблюдает за прохожими сквозь нарисованную же кисейную занавеску. И подпись:

“Я дома, вы в гостях, я знаю все о вас.

А вы не знаете, где бродите сейчас…”

Почерк такой аккуратный, что становится не по себе. Но рисунок классный, живой. Кажется, что занавеска колышется от ветра, а женщина вот-вот спросит – чего бродите, охламоны?

Под скатом крыши соседнего дома бьет крыльями нарисованный белый конь… На него смотрит задумчивая девушка. И надпись:

“ Зову тебя, зову, не дозовусь…

Сама, возможно, к небу поднимусь!”

В благополучное время Саша с удовольствием заблудилась бы в таком городке. Но сейчас ей становилось все тоскливее и беспокойнее. Она вздрагивала от пристальных взглядов нарисованных глаз, а приближаясь к очередному повороту затаивала дыхание – кто ее встретит?