Город моей любви

Я нервничала не только оттого, что они родители моего парня и мне хотелось им понравиться. Это были родители Кэма, которыми он восхищался, и я хотела, чтобы они сочли меня вполне достойной их сына.

Последняя неделя прошла странно. В первые дни меня еще мучили неуверенность и тревога по поводу истории Кэма о его любви к девушке с экзотическим именем Блэр, но поскольку все свободное время он проводил со мной и нежничал даже в баре, — казалось, он не может дольше пяти секунд не прикасаться ко мне, — на этом фоне мои сомнения стали блекнуть, пока не сделались почти незаметными.

Приближалась суббота, и мы с Коулом готовились к ночи в Лонгниддри, а я все больше волновалась по поводу предстоящего знакомства с родителями Кэма. Я призналась ему в своих сомнениях, и он решил, что это прелестно.

Он, по-видимому, был совершенно уверен, что я им понравлюсь.

Как и Малкольм.

Мы по-прежнему переписывались, и в среду он позвонил мне — впервые с нашего разрыва. Поначалу разговор не клеился, но напряжение между нами снизилось, когда он сказал, что кое с кем встречается. Эта «кое-кто» была старше меня, имела ребенка, и Малкольм чувствовал себя с ней немного не в своей тарелке. Я посоветовала ему избавить работающую мать от работы, и тогда он тут же ее завоюет. Он посоветовал мне быть самой собой, и тогда я завоюю родителей Кэма в мгновение ока. Я повесила трубку, гадая, о какой «мне самой» он говорил, поскольку сомневалась, что когда-либо показывала ему настоящую себя.

В субботу утром Кэм взял напрокат машину и повез нас за город, и не успела я оглянуться, как мы уже ехали по главной улице Лонгниддри мимо затейливых домиков с кирпичными стенами цвета песка и красными черепичными крышами, мимо местного паба, вполне обжитого на вид, но я была не в состоянии наслаждаться идиллической картинкой. Стоял прохладный весенний день, солнце сияло, и маленькая деревушка вся бурлила. А я? Я была занята жеванием собственной губы. Несмотря на все уверения Кэма и Малкольма, крошечные мини-версии меня устроили в моем животе акцию массового безумия. Я чувствовала, как они там носятся, пинаются и вопят.

На кольцевой развязке мы повернули налево, и Кэм указал на большие красные каменные ворота в поместье Госфорд, пересказывая то, что ему говорил об этой достопримечательности отец. Коул отвечал — значит он и вправду слушает. А сама я только и могла, что изо всех сил сдерживать тошноту.

Когда мы въехали на ухоженную территорию поселка и остановились перед средних размеров беленым домиком с красной крышей, я потеряла способность дышать. Кэм рассмеялся моей реакции, быстро и крепко поцеловал меня и повел нас в родительский дом.

Его родители оказались совершенно очаровательными людьми. Хелена, или Лена, как ей больше нравилось, была гостеприимной, доброй и остроумной, а Андерсон — Энди — спокойным и дружелюбным, он искренне заинтересовался мной и Коулом. Их собака Брин, энергичный четырнадцатимесячный кинг-чарльз-спаниель, немедленно воспылала любовью к Коулу — взаимно.

Мы сходили пообедать в местный паб, где болтали о работе — их, моей, Кэма — и о художественном и писательском таланте Коула. Как я поняла, Кэм что-то рассказал родителям о нашей маме, потому что они очень аккуратно обходили эту тему. К моему удивлению, меня совершенно не беспокоило то, что эти люди все знают. Кэм явно доверял своим родителям и многим с ними делился. Если он рассказывает им обо мне и моей жизни, то это можно считать лишь благоприятным знаком для наших отношений.

Вечером мы все вместе смотрели телик, и Коул заинтересовался любимой исторической программой Энди, а знания отца Кэма о всевозможных событиях истории совершенно его пленили. Братишке даже удался многозадачный режим: он одновременно слушал Энди и тиранил Брин, которая из шкуры вон лезла ради каждой минуты внимания. Я сидела на кухне с Кэмом и его мамой: она вытащила старые детские фотографии, и я немало над ними похихикала. Кэм в детстве оказался ужасно смешным. Это было так здорово.

Все это было так нормально.

Изумительно просто и обычно.

Чудесно.

Коула уложили спать на диване, а мы двое вселились в старую спальню Кэма. Она идеально сохранилась с его подросткового возраста: все стены были увешаны плакатами групп, выглядящих на десяток лет моложе, вырезками из киножурналов и его собственными рисунками. Как и на его нынешних набросках, основными героями являлись маленькие мультяшные человечки, симпатичные и смешные.

Обычно он помещал своих персонажей в ситуации, катастрофически не соответствующие их внешности. Я стащила салфетку с одним из недавних рисунков, набросанных на работе. Героем был карикатурный наемник в бандане: здоровенный, брутально мускулистый, весь в коже, цепях и пулеметных лентах, со стволами в кобурах и ножом, торчащим из-за голенища. В руках он держал открытую коробку шоколадных конфет в форме сердечка, и на лице его блуждала глуповатая мечтательная ухмылка. Теперь эта салфетка служила мне закладкой.