Город на холме

Некоторое время спустя гверет Моргенталер уехала на две недели в Италию, не забыв проинструктировать меня, чтобы я кормил кота и поливал цветы. Что бы я делал без этих ценных указаний? Наверное, поливал бы из лейки несчастное животное. Потом к отцу Малки приехали старые друзья из Канады, и он десять дней катался с ними по стране. Дома все шло своим чередом. Наконец объявили помолвку Залмана. Надо сказать, что мой брат попал, что называется, на золотое дно. Его будущий тесть был феноменально богат, владел частью издательства, которое выпускало религиозные книги. Дочка у него была одна-единственная. Увидеть невесту мне не удалось. Судя по рассказам мамы и Бины, это было красивое, но недалекое создание, которое за семнадцать лет не приняло не единого самостоятельного решения. Ведь не всем так повезло, как ей. Если ты единственная дочь у богатого отца, можно было бы настоять на том, чтобы получить образование, участвовать в отцовском деле. Но ей, судя по всему, просто не нравилось напрягаться. Мне даже жалко ее не было, хотя Залман отнюдь не подарок. Обычно в нашей общине ждут год между помолвкой и свадьбой, но я уже понял, что элите любой общины закон не писан и свадьба должна была состояться в начале лета. Что-то такое я читал, когда был в армии. Все животные равны, но есть животные равнее других.

Итак, все отправились на ворт[34]. Все, кроме меня, Риши и нашего самого младшего. Я просто хотел, чтобы мама отдохнула, а то она это чудо вообще с рук не спускала. К Рише пришла ее наставница из общества слепых. Она подождала в подъезде, пока я оделся, одел ребенка, посадил его в слинг и вышел из квартиры. Я-то запреты уединения в гробу видал, но мне не хотелось подводить эту добрую женщину, к которой Риша так привязалась[35].

Биньомин обожал кататься в слинге, но еще ни разу не ходил так на улицу. Мама стеснялась надевать слинг на люди, потому что такой штуки ни у кого больше не было, а это нескромно. Я просто сатанел от этого. Какая разница, кто что подумает, лишь бы ей было хоть чуть-чуть полегче. И если сыновья других женщин не замечают, как тяжело их мамам, то почему от этого должна страдать моя?

От ритмичного движения и свежего воздуха Биньомин моментально уснул. Я решил далеко не уходить, Басси обещала позвонить мне, когда ее занятие с Ришей будет подходить к концу. Я нашел ближайшую скамейку и сел, уткнувшись в книгу. Приключения немецкого журналиста, внедрившегося в организацию бывших эсэсовцев с целью найти военного преступника, захватили меня целиком. Биньомин спокойно спал у меня под курткой, застегнутой поверх слинга, только носик торчал наружу. На страницу книги упала тень, я поднял глаза и увидел рава Розенцвейга.

Пришлось встать и поприветствовать. Всё-таки пожилой человек.

- Ты почему не на ворте, Шрага?

Да что я там забыл! Смотреть на эти ритуальные демонстрации достатка и благочестия? Как я узнал, Ришу оставили дома “чтобы не расстраивать невесту”. Да что же это за невеста такая, которой не знакомо элементарное сострадание. Пусть Залман женится на ней и убирается из моего дома. Вот когда это случится, у меня и будет повод праздновать. Не раньше.

- Я хотел дать матери возможность отдохнуть и остался с младенцем.

- Это очень похвально, что ты так заботишься о матери и младших братьях и сестрах.

Ах ты, хитрая лиса. Конечно, я о них забочусь. Но у них есть на минуточку муж и отец, который жив и здоров. Он их совершенно забросил, а община его ни словом не осудила. Его чтут ученики, он член местного самоуправления. А я торчу здесь, как бельмо на глазу у всего района, вместо того чтобы снять однокомнатную квартиру в Маале-Адумим.

- Я тебе добра желаю. Я еще деда твоего знал.

Ну конечно, кто бы его не знал. Мой дед Стамблер был достаточно известной личностью. Основал коллель, написал несколько книг. Я помню его внушительным, властным мужчиной. Он считал, что дети должны молчать, пока их не спросят, и не терпел возражений. Он умер в пятьдесят с чем-то лет от сердечного приступа прямо в синагоге. Судя по тому, что я пошел в него и в отца, меня ждет то же самое, только не в синагоге, а на стройке.

- Ты думаешь, я о Залмане говорю, да будет память праведника благословенна?

- А о ком же?

- А второго своего деда ты не помнишь?