Город на Стиксе

— .А если этот центр блуждает, то, значит, глупо за ним бегать, центр нужно провоцировать там, где ты есть. Вот, говорили, говорили. Договорились до того, что провинция — что-то вроде корневой системы, провинция питает центр людьми, их мыслью и энергией. Столица же, как черная дыра, все поглощает и требует новое. Провинция «выращивает жизнь». Центр нужен, чтобы эту жизнь истратить. Я думала сперва, что это все — провинциальное зазнайство и гордыня. Ну, знаете, бывает: «Да мы у нас в Урюпинске столичней всех столиц!» Но оказалось — нет. «Белые рыцари» отказались быть «сырьем» для столицы. Марк мне все время повторял: провинция — это не столько изолированность от большого, «основного» мира, сколько разобщенность людей в самой же провинции. Это отсутствие социальной среды, где образованные люди сидят по своим кухням и где обретаются чудаки-одиночки, изобретающие вечный двигатель. Всё цитировал философа и математика Станислава Гурина, который тогда только начинал публиковаться и очень нетривиально рассуждал на тему центра и периферии.

— И Фомин, и Крутилов, и Водонеев были люди, образующие пейзаж. Таких всегда очень мало — хоть здесь, хоть в Париже. Как вы думаете, они состоялись?

Усольцева задумалась, начала рассуждать.

— Состоялся Крутилов — придумать, реализовать театр, блистать на всех фестивалях. Главное, ему удалось вписаться в контекст — во всяком случае, в российский контекст современного танца — со своей темой. Это очень много. В значительной степени состоялся Арефьев: тоже много гастролирует, тоже в профессии связан с контекстом. Но опять же он слишком завязан с театром, с общим уровнем исполнительства нашего оркестра, который Вадим давно перерос, вот с этим что делать. По сути, лет пять он сидит на двух стульях — работает в нашем театре плюс у него контракт с каким-то венским исполнителем — нет, исполнительницей, — и по этому контракту он должен давать определенное количество концертов в сезон.

— Вы хорошо осведомлены.

— Читаю газеты, да и круг у нас общий.

— А Марк Михайлович. Он тоже состоялся?

— Что касается Марка, последнее время он был в затяжном кризисе, и эта его «юбилейная выставка» — не что иное как попытка удержаться на плаву и обмануть себя. Как художник он был интересен лет шесть-семь назад, когда разрабатывал свою сюрреалистическую нишу. Казалось, еще чуть-чуть, и он сделает нечто такое, что впишет его во все пособия по живописи. Дальше что-то случилось, и он решил доказать, что неправильно его рассматривать только как сюрреалиста: пошли абстракции, и даже неподготовленный человек понимал, что это копии чьих-то копий. Но он был талантлив, во-первых, а во-вторых, себя не исчерпал. Кризисы, если работать, оборачиваются прорывами. Он же, вместо того чтобы стоять у мольберта, без конца кидался в бесконечные фестивали и акции — запечатлеться. А эта смехотворная идея с Центром современного искусства? Вот это точно провинциализм, причем махровый. Центр современного искусства — в Па-ри-же. Ну да, понятно, когда представитель художественной профессии перестает качественно и талантливо делать свое дело, то есть созидать, он начинает заниматься профанацией — открывать центры, школы, проводить акции. Грустно все это, ребята. Если говорить о всех четырех, тяжелее всего пришлось Саше. Но здесь провинция не виновата: просто время другое сейчас. Не-время поэтов. Поэты, эти «ветераны молодости», остались далеко, в шестидесятых. Где они были нужны. Или даже в Серебряном веке. Это страшно, но это реальность.

Я слушала Усольцеву, поражаясь тому, как совпадают наши ощущения и оценки.

— Вы считаете, их убила провинция?

Она отрешенно смотрела в окно и молчала.

— Незадолго до смерти Крутилова его пригласили в Берлин возглавить театр современного танца, и он согласился, — сказала я. — Кого-то из труппы хотел взять с собой, но.

— Да вы что! Это в корне меняет дело.

Татьяна резко обернулась ко мне, и в ее взгляде заметалась какая-то мысль.

— Меняет что?

— Не знаю, но меняет. Кстати, недавно чистила свои завалы и обнаружила записи Марка, по-видимому, тех времён. Блокнот, тетрадные листкти, открытки. Хотела выкинуть, да передумала. Хотите почитать?

3

Мы с Дуняшиным молча брели по Камскому проспекту — мимо Загородного сада, биржи, кинотеатра «Октябрь» и выставочного зала, пока не уперлись в Верхнюю Набережную. Затем взглянули на стального цвета непроницаемую Каму, повернули назад и, не в силах разойтись по домам, побрели в обратную сторону — мимо магазина «Океан», «Яблоньки», ЦУМа, гостиницы «Прикамье» и дальше, к Камской площади.