Город неба

Пусть будет улица пустая,
в прямом асфальте колея,
когда сойдет навек с трамвая
любовь нетрезвая моя.

Поэт неизданных всех книжек,
он слово важное берет,
что в мире есть свобода свыше,
что на работу не пойдет.

Вытряхиваем все монеты,
свободу знай да понимай —
одна судьба, другой ведь нету,
когда с трамвая на трамвай.

И дальше ехать к Боре, к Оле,
с бутылкой, с банкой «иваси».
На свете только свет и воля,
другой работы не проси.

«Ветер подул, ветер подул…»

Ветер подул, ветер подул,
вот и кончается месяц июль,
с желтой акацией, с белой
над головой очумелой.

Ветер подул, всё унес в небеса,
будет гроза, будет гроза,
будет и кончится скоро,
мчат по бульвару моторы.

Счастье и горе идут налегке,
что на уме, то и на языке,
том, на котором сказалось:
было, горело, промчалось

«За дровами утром едем – мать…»

За дровами утром едем – мать,
мой отец и я. Так детство снится,
что бесцельно правду отличать
от картин, налипших на ресницы!

Заносило с ночи общий двор
с синею укатанной тропою,
пахло деревянною смолою.
Родина так пахнет до сих пор.

Белая река и темный лес
рокируются в оконной раме.
Собирались утром за дровами,
жизнь прошла. Приехали, отец.

«Я уеду в тот северный город…»

Я уеду в тот северный город
у подножия белой горы,
где прохожего поднятый ворот
за дорогою прячут дворы.

Там дома скалят зубы заборов,
ударяет подковою дверь
без ведения переговоров,
и гуляет река, словно зверь.

Разливается, рвется за сваи:
мимо, мимо, чужой, проходи.
А пройдешь, оглянешься – такая
красота – холодеет в груди.

«Густых следов тропинка…»

Густых следов тропинка,
обледенелый двор.
Он отмытарил ссылку,
психушку перетер.

Он – за серьезный повод,
я – за слова мои,
но, поравнявшись, ворот
равно поднимем мы.

Его возьмет оврагов
обледенелый снег,
а я пойду и гадов
не позабуду тех.

Зимняя элегия

Я помню серый двор в сырой зиме,
там, где огней и света было мало,
лишь муть контор да снег летел во тьме
в моем окне, открытом как попало.

В нём с высоты шестого этажа
всё виделось совсем однообразным.
Там не любила ничего, что я
в нём видела. И даже снег был грязным.

И взгляду открывалась пустота
без смысла, без названия при этом.
Без цели и значенья красота.