Прежде чем ворваться в комнату, они с Джулианом обменялись тревожными взглядами. Они обнаружили Ливви, сидящей на кровати, выглядящей сонной и недоуменной. Тай стоял у окна, сжимая что-то в руке. Окно было разбито посередине, и стекла сверкали на полу.
— Тай! — крикнул Джулиан, испугавшись осколков, раскиданных вокруг босых ног его младшего брата. — Не двигайся. Я принесу метлу, чтобы собрать осколки…
Тай посмотрел на них из-под его диких темных волос. Он поднял что-то в правой руке. Эмма прищурилась в лунном свете: желудь?
— Сообщение, — объяснил Тай, позволив ему спокойно выпасть из его руки. — Феи часто выбирают предметы природы для передачи своих сообщений: желуди, листья, цветы.
— Ты думаешь, это сообщение от фэйри? — с сомнением спросил Джулиан.
— Не будь идиотом, — отозвался Тибериус. — Конечно же, оно не от фэйри. Оно от Марка и предназначается Консулу.
Должно быть, сейчас уже день, подумал Люк, поскольку Рафаэль, свернувшись, лежал в углу каменного зала. Его тело даже во сне было напряжено, а темные локоны покоились на руках. Трудно было утверждать, учитывая то, что за окном практически ничего не было видно из-за тумана.
— Он должен поесть, — сказал Магнус, глядя на Рафаэля с напряженной мягкостью, которая удивила Люка. Он не думал, что маги и вампиры очень жаловали друг друга. Они окружали друг друга с тех пор, как он знал их; вежливо, занимая различные сферы власти в пределах города Нью-Йорка.
— Вы знаете друг друга — наконец осознал Люк. Он все еще прислонялся к стене напротив узкого каменного окна: как будто то, что находилось снаружи — облака и желтоватый яд — могло подсказать ему что-либо.
Магнус поднял бровь — он всегда так делал, когда кто-то задавал очевидно глупый вопрос.
— Я имею в виду — объяснил Люк — Вы знали друг друга. Прежде.
— Прежде, чем что? Прежде, чем родился ты? Позволь мне кое-что прояснить для тебя, оборотень; почти все в моей жизни произошло прежде, чем ты появился на свет. — Глаза Магнуса задержались на спящем Рафаэле; несмотря на резкость в его тоне, он говорил почти нежно. — Пятьдесят лет назад, В Нью-Йорке, одна женщина приехала ко мне с просьбой спасти ее сына от вампира.
— И этим вампиром был Рафаэль?
— Нет, — ответил Магнус. — Рафаэль был ее сыном. Я не смог спасти его. Было слишком поздно, его уже Обратили. — Он вздохнул, и неожиданно в его глазах Люк увидел всю мудрость и печаль столетий. — Вампир убил всех его друзей. Я не знаю, почему Рафаэля он решил Обратить. Наверное, что-то увидел в нем. Волю, силу, красоту. Я не знаю. Он был ребенком, когда я нашел его — ангел Караваджо, нарисованный кровью.
— Он по-прежнему выглядит, как ребенок, — сказал Люк. Рафаэль со своим милым юным лицом и черными глазами, которые словно были старше луны, всегда напоминал ему мальчика из хора, превратившегося в плохиша.
— Не для меня, — произнес Магнус. Он вздохнул. — Надеюсь, он переживет это. Нью-Йоркскому клану нужен разумный предводитель, а Морин вряд ли можно таковой назвать.
— Ты надеешься, что Рафаэль переживет все это? — уточнил Люк. — Брось, как много людей он убил?
Магнус обратил свой холодный взгляд на него. — У кого из нас руки не испачканы в крови? Что сделал ты, Люциан Греймарк, чтобы получить себе стаю-две оборотней?
— Это другое. Был такая необходимость.
— Что ты делал, когда находился в Кругу? — потребовал Магнус.
И тогда Люк замолчал. Это были дни, о которых он очень не хотел вспоминать. Дни крови и серебра. Дни, когда Валентин был рядом, увещевая ему, что все было хорошо, заставляя его совесть замолчать. — Я сейчас очень переживаю по поводу своей семьи, — сказал он.
— Я переживаю за Клэри и Джослин, и Аматис. Я не могу беспокоиться еще и о Рафаэле. И ты… я думал, что ты будешь волноваться за Алека.
Магнус выдохнул сквозь стиснутые зубы. — Я не хочу говорить об Алеке.
— Хорошо. — Люк больше ничего не сказал, просто облокотился на холодную каменную стену и наблюдал, как Магнус играет со своими цепями. Спустя время тот заговорил снова.
— Сумеречные Охотники, — произнес он. — Они пробираются в твою кровь, под твою кожу. Я был с вампирами, оборотнями, фэйри, магами, как и я — даже с людьми, такими хрупкими людьми. Но я всегда говорил себе, что не отдам свое сердце Сумеречному Охотнику. Я так искренне любил их, был очарован ими — даже целыми поколениями их: Эдмунд и Уилл, и Джеймс, и Люси… Некоторых я спас, некоторых мне спасти не удалось.
Его голос пропал на секунду. Люк в изумлении наблюдал одну из самых реальных, искренних эмоций Магнуса Бейна, которые когда-либо видел.
— И Клэри тоже. Я любил смотреть на то, как она растет. Но я никогда не был влюблен в Сумеречного Охотника — до тех пор, пока не встретил Алека. Внутри них есть кровь ангелов, а любовь ангелов — это светлое и священное чувство.
— Это так плохо? — спросил Люк.
Магнус пожал плечами.