Город негодяев

Миновав лабиринт узеньких улочек, киммериец вышел на Площадь. В первый раз никто не вышел с утра и не поставил там своего лотка. Город полнился слухами о том, что нынешний день войдет в анналы Шикаса как день великой битвы. И на этот раз сражения между шайками вряд ли будут для зрителей простой забавой.

Когда Конан вошел в таверну, хозяин сперва разинул рот от удивления, а потом поспешил к нему:

– Киммериец, будь осторожен. Юлус заходил сюда несколько раз. Он искал тебя. Мне кажется, городской голова хочет упрятать тебя в тюрьму.

– Бомбас и его цепные псы будут сегодня слишком заняты, чтобы думать обо мне, – успокоил его Конан. – Сейчас меня волнует не городской голова или его прихвостни, а завтрак.

Хозяин гостиницы покачал головой:

– Ты спятил, как и все в этом городе. Но пусть будет, как ты желаешь. Садись и ешь досыта. Возможно, это твоя последняя трапеза.

Конан направился к столу, где сидели уже караванщики из вновь прибывшего каравана. Они подвинулись, давая ему место за столом.

Конан жадно принялся за основательный завтрак – не потому, что на самом деле думал, что это его последняя трапеза, а потому, что был голоден и понимал: видимо, покидать город придется в срочном порядке и неизвестно, когда он поест в следующий раз. Удовлетворив свой аппетит, он подозвал к себе мальчика-слугу.

– Что тебе угодно, господин? – спросил мальчишка, с завистью глядя на могучую фигуру киммерийца и его сверкающее оружие.

Конан велел ему идти туда, где остановился Касперус.

– Передашь толстяку или молодому гаденышу, который ходит с двумя мечами, – наставил его Конан, – следующее: "У Конана из Киммерии есть то, что вам нужно. Встречайте его на Площади перед театром в полдень, и он отведет вас к этому предмету. Если вы не придете, сделка с вами считается расторгнутой". А теперь, парень, повтори-ка это мне.

Мальчишка дважды повторил послание в точности, слово в слово.

– Хорошо, – сказал Конан, бросая ему монету. – Давай, беги.

Мальчишка убежал. Конан еще некоторое время разговаривал с караванщиками, обмениваясь новостями. Больше всего Конана интересовало, как обстоят дела в других районах Аквилонии, особенно там, где бароны открыто выступили против короля.

Затем Конан поднялся к себе в комнату. Его вещи лежали в точности так, как он их оставил. Он упаковал их, вошел в смежную комнату, где некогда жила Брита. Ни малейших следов мерзавки!

– Одно непонятно, – сказал киммериец сам себе, – как эта потаскушка умудрялась изменять цвет глаз?

Конан спустился в конюшню, где оседлал лошадь и привязал сумки к седлу.

– Собрался уезжать, господин? – спросил конюший.

– Не сейчас, – ответил Конан, – но скоро. Я хочу, чтобы лошадь оставалась оседланной и была привязана прямо возле двери. Проследи за этим.

И он кинул конюху монету.

– Да, господин. Ты не первый из здешних постояльцев, кто желает быть готовым отбыть в любой миг. А что, госпожа с тобой не едет?

– Нет, не едет. Ты уже давал коню корм?

– Да, рано утром.

– Хорошо. Больше не корми его.

От плотно поевшей лошади мало проку, когда нужно удирать как можно быстрее.

Выйдя из конюшни, Конан остановился посреди двора, поглядев на солнце. Был почти полдень. Выйдя на улицу, Конан направился в сторону Площади. На улице никого не было, однако из-за ставен за прохожим следило множество глаз. Люди стояли на балконах и крышах домов. Все молча смотрели на киммерийца. Конан шагал легко и непринужденно. Единственный звук, ко торый раздавался, издавал массивный браслет, ударявшийся о рукоять меча или кинжала. Конан не спешил. Раньше уговоренного времени приходить не стоило. Опять-таки не стоило болтаться на Площади в ожидании остальных, поскольку на этом широком пространстве трудно было бы оставаться незамеченным в течение долгого времени.

Завернув за угол театра, Конан поднялся по ступенькам и остановился в тени портика, наблюдая за происходящим на Площади.

На противоположном конце, перед резиденцией городского головы, уже собралось множество людей. Сражение еще не началось, однако собравшиеся разбились на группы, разные по размеру. Они кричали друг на друга и воинственно потрясали оружием.

Прямо перед фасадом резиденции Бомбаса плотным отрядом стояли люди Ермака. Должно быть, городской голова подкупил их, чтобы они выступили на его стороне, подумал Конан. Затем киммериец заметил Касперуса и Гилму в тот момент, когда они вышли на Площадь из боковой аллеи. У обоих был настороженный вид. Однако жадность, излучаемая толстяком, была так сильна, что Конан ощущал ее даже на таком далеком расстоянии. Вскоре они были уже перед театром и начали оглядываться, но никто не догадался посмотреть вверх, в сторону портика, где стоял киммериец.

На крышах зданий, выходящих на Площадь, толпился народ. Никто не смог побороть соблазна и отказаться от столь редкостного зрелища. "Скоро, – подумал Конан, – эти люди пожалеют о своем неудержимом желании полюбоваться на льющуюся кровь. Как только эти здания загорятся".