Город'ОК

Саня сидел на наспех сколоченной лавке за домом, пил смородиновый чай и смотрел, как из печной трубы валит дым. Саня любил смотреть на дым – это его успокаивало. Гипнотизировало, а листья смороды еще летом насушила Лена. Она вообще в этом году постаралась: настояла белую сирень на самогонке для больной спины тестя. Санин батя мазал этой мазью поясницу и не стонал зимними ночами от боли. Насушила шиповника, чтобы пить витаминный чай, для себя набрала крапивы, чтобы ею промывать свои густые русые волосы, иван-чая насушила.

Саня выдохнул и вздохнул вместе с Городком. Как два брата, рука об руку, Городок и Саня сидели на лавочке, прибежала и Машка. Пролезла через щель в заборе, Саня, как и полагается хозяину, знал, где эта щель, но специально ее не заделывал, ему нравилось, что к нему прибегает эта собачонка, а еще его веселило то, как Лена поднимает плечи, разводит руки и говорит: «Пришла опять. Иди отсюда! Как эта псина забегает к нам, калитка-то закрыта?!». Потом Лена уходила, а возвращалась с поддельно недовольной миной на лице и с костью или с куском хлеба, намазанным маслом. Потом она поднимала одну руку с вкусняшкой выше головы, а второй отмахивалась от прыгающей на нее собаки. Постояв так с минуту другую, бросала, так корявенько, как все девочки бросают мяч, Машкину еду вдаль, качала головой и уходила.

Машка положила голову на колено Сани. Вздохнула так по-человечьи, взгляд печальный, смотрит вдаль, не моргает, ждет как будто чего-то, а время-то остановилось, исчезло вместе с мыслями о новой машине. Лишь ветер шумит, под снегом дышит земля, снегирики чирикают в кормушке. Лена подсыпала им пшена. Саня, Машка, Городок слились на мгновение. Миг чистоты…

– Уф! – Саня потряс головой и вспомнил тот миг, когда в армейке первый раз прыгнул с парашютом.

Ты о чем так задумался? – Лена была хрупка, как хрустальный фужер, и желанна, как Новый год. – Опять на дым из печной трубы засмотрелся. Как там Антоха говорит? «Залип»!

– Откуда она все знает?» – промелькнуло в голове Сани.

– Нет, конечно. Машку гладил.

– Хорошо она устроилась. Ты ее гладишь, я кормлю, чтоб я так жила.

– Не понял. Я тебя глажу…

Лена вильнула взглядом, словно хвостом, засмеялась и пошла в дом.

– Лена, стой!

– Чего?

– Кстати, Антоху в баню позову.

– Конечно, зови! Я мяса побольше нажарю. Еще и чебуреки есть.

Баня топилась, хорошо сиделось Сане на лавке с Машкой. Любил Машку Городок, за то, что она всем виляет хвостом и быстро забывает обиды, что хозяин ее пьяный бывает пнет, а она все равно с ним в магазин идет. Любил Машку Сашка за то, что она к нему прибегает поластиться – любили Машку все, а она проныра любила поесть. Ела дома, ела у Сани в гостях, трескала сосиски, которые ей давали сердобольные продавщицы продуктовых магазинов.

Машка – смесь лайки и дворняжки, и как говорят знатоки – эта простая русская помесь дает человечному миру человечности, а средь других собак эти беспородыши отличаются сообразительностью и умными, от того и грустными глазами. Машка бегала круглыми сутками по улицам, иногда заливалась лаем, с Городком новостями делилась. Больше всех любил Городок Машку, поэтому и топил в реке два раза в год ее слепых щенят. Ибо не должны щенки становиться уличными псами, а дети суками.

– Саня, здорово, – а Саня аж вздрогнул, не здесь, не в Городке был, а там где все иначе. Перед ним мятый, не бритый, засаленный, трясущейся стоял Миша Ганичев, погоняла Маня.

– Выручай, сосед, – ронял слова, как гири, Маня. Сразу ясно, что с похмела издыхает.

– Дай, хоть пару соток, – умолял

– Дохну, – единственное слово он произнес уверенно.

Противный он был. Конченный тип. Однажды Саня пустил его в дом, а пока за настойкой ходил, его опохмелить, он телефон украл. Санька еще раз поморщился, Маня понимал свою противность, и уже давно сам не протягивал соседу руку.

– Стой здесь, – пару соток было не жалко, но давать все равно не хотелось, а он же пристанет. Будет здесь сидеть, канючить.

Через пару минут Саша вынес две бумажки и брезгливо их протянул.

– Спасибо. Занесу на днях. Мне сейчас за работу должны дать. Я же…

– Иди уже. Подохнешь еще здесь, хлопотать еще потом о тебе, а у меня баня топится, – отрезал, но не грубо хозяин.

– Спасибо. Ты меня знаешь, – Маня помчался на втором дыхании вон со двора, прямиком в лавку за «пупсиком». Так он называл девяносто пятиградусный сурагат для мытья окон. На двести рублей можно штук пять их купить, а с таким добром и в гости не грех к кому-нибудь заглянуть.