Город отравленных душ

Честнухин был грустен, задумчив. Он прислушивался к себе, и чувствовал, что в нём происходит что-то необычное, болезненное.

— Не полегчало? — с той же веселостью, как и рассказывал о водке, спросил Бугров.

— Пока нет.

— Тогда еще по одной. И непременно полегчает.

Выпили. Опять бросили в рот по кругляшку лимона, зажевали кислоту бутербродом. Бугров хоть и пьянел быстро, но всегда крепко держался на ногах.

— Мне думается, что меня отравили, — сказал Честнухин.

— С чего ты взял? — удивился Бугров.

— Помнишь, я тебе рассказывал, что какого-то плода попробовал?

— Но ты ж выблевал его, — извиняюсь за крутое выражение, не за столом бы сказанное.

— После этого во мне всё и началось. Чувствую, ощущаю, но понять ни хрена ни могу.

— Сходи к врачу.

— Плевал я на этих коновалов. Тут, наверное, в больнице одни дураки собрались.

— Почему же, очень даже врачей-северян хвалят.

— Хвалить всё можно, но лучше ничего не хвалить, — буркнул раздраженно Честнухин.

Говорить им друг с другом было не о чем. Они надоели друг другу и встречались только потому, что вместе работали и были связаны многими неблаговидными делами и поступками.

— Не пропустить ли нам еще по одной! — весело предложил Бугров.

— Нет! Не могу! Мне стало хуже! — зло отрубил Честнухин. Соскочил на пол и пошел к выходу.

«Сволочь, опять не распалился! Всё время пьет на холяву. Вот и крутит его за жадность», — сердито подумал Бугров и тотчас заказал еще сто грамм водки.

В раздевалке Честнухин столкнулся с турком Кармалем.

Тот схватил его за рукав шубы, вытаращив глаза почти закричал:

— Делай дэвушка иначе очен горько будет!

— Сделана уже!

— Как зовется?

— Виктория!

— Сколькам лет?

— Девятнадцать и очень красивая.

— Чукочанка?

— Тебе-то какая разница, лишь бы дырка была!

— Нэт, нужен хороший секс. Буду платить и тэбе буду вновь платыт. Но гыляди, обман — жуткий дело.

Честнухин, наконец, освободился от турецкого специалиста и побежал по улице, трусливо оглядываясь, дрожа всем телом. Пробежав целый квартал, Честнухин остановился, чтобы перевести дыхание. Тут ему почудилось, что кто-то за ним бежит. По-заячьи, подпрыгнув на месте, Честнухин рванул далее. Пробежав еще квартал, он остановился в изнеможении, прижался к стене дома. Он дышал со свистом, в левом боку кололо. Такого раньше с ним не было. Прежде он был натренированным конвоиром, метким стрелком-милиционером, футболистом сборной УВД. Что ж теперь стряслось с ним? Он не мог найти ответа. Шёл, думал и ничего не понимал. «Сволочи, люди, мерзкие тараканы, это они мстят мне, преследуют меня, — озлобленно думал он. — Они мне и этот вонючий, отравленный светящийся плод подсунули. Но я его не ел, могу поклясться всем, что у меня есть. Я никогда эти вонючие плоды не вкушал. Это всё месть, месть, месть!»

Бормоча слово «Месть», Честнухин еле дошел до дома, открыв входную дверь, он рухнул у порога в прихожей и мгновенно заснул.

20. Загадка третья

Прогуливаясь по улице, я проходил мимо злачного заведения, в тот момент, когда к мужчине в дорогой кожаной шубе, стоявшему на крыльце, приставал другой и требовал от него что-то… Требовал иностранец, ибо изъяснялся он на ломанном русском языке. Другой, от которого что-то требовали, говорил на чистом русском. И я узнал этого человека, только что вышедшего из питейного заведения. Просвечивая его взглядом, как рентгеном, сразу понял, что болезнь, родившаяся в нём совсем недавно, стремительно прогрессирует. Я ни чем не мог ему помочь. Он был обречен, природа избавлялась от него. Наверное, он думает, что ему кто-то мстит, но природа вовсе не мстит, и даже не наказывает, а расставляет всё на свои места. Природа благородна, даже в самых, казалось бы, жестоких своих проявлениях. Она превратит этого человека в тлен, горстку атомов и молекул, из которых он состоял, и растворит в земной плоти, дав, тем самым, пищу и основу продолжения жизни, может быть траве или безвредному цветку, который, в свое время, напоит нектаром пчелу или бабочку, а эти в свою очередь… Бесконечный круговорот на планете Земля, летящей в комическом пространстве со скоростью 240 тысяч километров в секунду.

Это он сбил меня, ведя машину по глухой бетонированной улице семь лет назад. Это он со своим ни то начальником, ни то приятелем затем сбросил меня с обрыва в холодные воды лимана. Жестокая правда жизни! Я не злился на него. В какой-то мере даже ему благодарен. Проживая какое-то время на земле, сколько бы я еще совершил неблаговидных поступков? Вольно или невольно скольким бы людям принес огорчения? Теперь мой дух живет, и долго, долго, возможно тысячелетия, будет жить. А он, мой убийца, столько уже сделал зла людям, что тело его и дух его будут растворены в земле и он никогда не познает радостей и печалей потустороннего мира.

В мире много разных злодеев, но кающихся мало. Может, поэтому природа к ним так сурова и беспощадна?