Город паучков

Конечно, ежедневный путь к бидону через всю комнату был небезопасен – в каждую минуту его могли ненароком, а то и специально раздавить грубые сантехники или прихлопнуть какая-нибудь некстати упавшая железка. Бр-р-р! Ужас! И в особо опасные дни, когда работа в мастерской кипела, Эмиль сидел у себя под подоконником и ждал, когда же наконец попадется очередная муха в его "удивительные паутинки".

В такие дни его иногда заставал Рейнджер – черный, подвижный паук с крепкими длинными лапами, который не знал покоя ни днем, ни ночью, проносясь по стенам и потолку мастерской, забегая во все углы, бдительно охраняя город паучков от непрошеных гостей: мокриц, тараканов, паучков из других городков и прочей живности. По дороге ему неизменно попадала какая-нибудь добыча, и он, как паук не жадный, с удовольствием делился ею с теми, у кого была в этом нужда, кого покинуло охотничье счастье и опустели сети.

Благодаря Рейнджеру, все население города Паучков было в курсе событий, происходивших как в самом городе, так и в приграничных районах: Прихожей, Ванной и Пролома в стене.

Рейнджер первый отметил те изменения в городке, которые появились на следующий же день после Наступления Тишины: исчезли сантехники вместе со своим столом, инструментами, трубами, сумками, кранами, паклей, вантузами, тросами, унитазами и прочим; появился мольберт и дурно пахнущие тюбики, банки, кисточки; места стало несравненно больше и теперь можно было безбоязненно совершать рейды прямо по полу.

Однако, пожалуй, я поторопился назвать Рейнджера первооткрывателем изменений после Наступления Тишины. Философ почувствовал на своей шкуре это намного раньше! Дело в том, что бидон, служивший ему и пристанищем и неиссякаемой кормушкой, ставший новому жильцу ненужным, перекочевал в чулан (а точнее был с позором закинут), к остальному хламу, убрать который художник собирался "на днях, когда руки дойдут".

И теперь "хижина Фила" валялась у самой двери, в чулане, вдалеке от привычных благословенных источников пропитания несчастного Философа. "Как изменчива бывает судьба к тем, кто кажется уже постиг Высший смысл бытия!" – огорченно, бессознательно перебирая лапками, думал Фил. За этими высокими словами он прятал свою растерянность и неотступные мысли о том, как же теперь добывать пропитание – уж очень была привлекательной идея "ничегонеделания" и так неприглядно теперешнее его положение!

Еще больше переживала семья паучихи Доры: они с мужем Питером надеялись, что их детишки (все шестеро) еще надолго задержатся в интернате Рамзеса, который располагался в углу чулана под перевернутой раковиной. Ведь и плата за обучение (4 мухи и мокрица) была внесена, и Дора с Питером уже готовились к новоселью в чудесном, сухом, старом, стоптанном башмаке сантехника и вдруг – все паучишки вернулись домой! В доме все вверх ногами, вся паутинка ходит ходуном от проказников, где уж тут переехать!

***

… Художником Хенк был, в общем-то, никудышным. Нет, рисовал он неплохо, но никак не мог найти свою «тему». Не подражать же знаменитостям, вроде Пикассо или Рафаэля! Что самое обидное, бывало вот кажется нашел, что-то подходящее промелькнуло перед глазами и – не успел даже понять – все исчезло! Перебивался пока тем, что рисовал эскизы для рекламы. Заработки хоть и небольшие, зато свободного времени предостаточно! Но куда ж его деть, время-то?

Жил Хенк на окраине большого города, в подвальной комнате, где раньше была мастерская сантехника. С той поры в чулане осталась целая куча ржавых раковин, обрывков, тросов, сломанных ключей и прочего хлама. У окна стоял мольберт, рядом на широкой скамье и старом стуле в беспорядке лежали смятые в гармошку, засохшие тюбики из-под красок, две палитры, уже покрывшиеся пылью, а на подоконнике, используемом в качестве стола – старые газеты, немытый стакан со следами кефира, небольшая стопка книг, откуда Хенк, видимо, пытался "черпать вдохновение". На огромный выцветший диван, местами прожженный растворителями, немногочисленные посетители и присесть боялись, чему художник был только рад, поскольку люди спешили уйти, а он любил одиночество.

Уже третью неделю Хенк сидел без заказов, а следовательно – без денег. Днем он бродил по городу, а ночью вваливался без сил в свой подвальчик. И вот наступило утро, когда бессмысленные прогулки осточертели и художник впервые осознано взглянул на свое жилище.

«Ой-ё! Какой кошмар! Как я жил в таком бардаке?! Надо провести генеральную уборку! Кстати, начну-ка я с чулана! Давно собирался выкинуть оттуда все барахло!››

Несмотря на энергичные мысли, движения его были медленными и ленивыми. Что ж, на всех нас иной раз нападает такая вот жажда деятельности, и, при необходимости, мы можем убедить в своей решительности весь мир, но… Как только дело доходит до конкретных действий… О-о-о!.. Мы готовы потратить еще один день на убеждения всего мира в необходимости "сделать хоть что-нибудь реально", но только не делать это самим!