На терминале, для всего остального по‑прежнему не работавшем, возникло изображение Дарэма. В воображении Пола он уже начинал превращаться из всесильного божества, пребывающего в чертогах Реальности и дёргающего оттуда ниточки управления, в мелкого деспотичного джинна, заключённого в бутылке-экране. Одного писклявого голоса хватало, чтобы любая аура величия и могущества сдулась, как шарик.
— Эксперимент первый, проба ноль. Базовые данные. Разрешение по времени — одна миллисекунда, стандарт системы. Просто считай до десяти с односекундными интервалами, насколько сможешь их выдержать. Идёт?
— Думаю, с этим я справлюсь. — Он же сам всё это спланировал и совершенно не нуждался в пошаговых инструкциях. Изображение Дарэма исчезло: во время эксперимента не должно быть никаких связей с реальным временем.
Пол сосчитал до десяти. «Джинн» вернулся. Рассматривая лицо на экране, Пол осознал, что его ничуть не тянет видеть в этом лице «своё собственное». Может быть, это наследство попыток дистанцироваться от более ранних Копий. Или, возможно, его внутренний образ самого себя никогда не был особенно похож на действительный облик, а сейчас защитные механизмы психической устойчивости сделали разницу ещё больше.
— Ладно. Эксперимент первый, проба один. Разрешение по времени — пять миллисекунд. Ты готов?
— Да.
«Джинн» исчез. Пол принялся считать:
— Один. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Восемь. Девять. Десять.
— Есть что сообщить?
— Нет. То есть я не могу не испытывать некоторой опаски, зная, что ты лезешь в мою… инфраструктуру. Но помимо этого — ничего.
Глаза Дарэма уже не застывали, пока он дожидался замедленного ответа, — то ли он научился лучше владеть собой, то ли, что более вероятно, поставил какую‑то программу редактирования изображений, чтобы скрывать скуку.
— Опаску не бери в голову. У нас же есть контроль, помнишь?
Пол предпочёл бы обойтись без напоминания. Он, конечно, знал, что Дарэм создал его второй экземпляр и вводит обеим Копиям одни и те же данные, а изменения хода времени вносит только в одну из них. Это было важной частью эксперимента, но думать об этом Полу не хотелось. Третье «я», полностью дублирующее его мысли, — ещё и это, после всего остального, было уже чересчур.
— Проба два. Разрешение по времени — десять миллисекунд.
Пол сосчитал до десяти. «Нет ничего легче, — думал он, — когда ты создан из плоти, когда состоишь из вещества; когда все кварки и электроны делают только то, что для них естественно». Люди в конечном итоге воплощены в поля элементарных частиц, которые, конечно, не могут быть иными, чем они есть. Копии же воплощены в компьютерной памяти в виде огромных наборов
Однако ни одна заключённая в этих данных Копия — смыслит она что‑нибудь в деталях кодирования или нет — никогда не тратила и малейших усилий, чтобы разобраться, где что.
— Проба три. Разрешение по времени — двадцать миллисекунд.
— Один. Два. Три…
Чтобы для Копии шло время, числа, которые её определяют, должны меняться с каждым проходящим моментом. Их приходится рассчитывать снова и снова; Копия — это череда застывших мгновений, кадров из кино или компьютерной анимации.
Но… когда же из этих кадров возникает осознанная мысль? В процессе расчётов? Или в те короткие промежутки, когда данные просто хранятся в компьютерной памяти, не делая ничего, лишь отображая один застывший момент жизни Копии? Пока стадии сменяют друг друга тысячу раз за субъективную секунду, это кажется не особенно важным, но очень скоро…
— Проба четыре. Разрешение по времени — пятьдесят миллисекунд.
«Что я такое? Данные? Процесс их образования? Соотношения чисел?
Всё это сразу?»
— Сто миллисекунд.
— Один. Два. Три…
Пол считал и слушал свой голос, словно наполовину ожидал, что заметит, как удлиняются паузы, начнёт ощущать пробелы в самом себе.
— Двести миллисекунд. — Пятая часть секунды.