Город Под Облаками

Не по любви, а все по памяти – по звуку и кашляя, как будто слишком много водки или воды и захлебнулась

Да разве все на этом: «… мне вчера дали свободу, что я с ней делать буду …»

Ты в кухню в кухню проходи в дому не топлено с весны, а ты, не раздеваясь, здесь посиди да посмотри в его черты в его нарывы.

Из Черной книги

Доски – по дюйму с надрывом трещали, а тяжко нести се тело худое. И плакали в здоровьи мужички – как дальше быть. Вот горе! И пели доски и тяжко так несли.

Здравствуй величье да создание, тебе привет от целого мироздания и еще всякого – человек тебе кланяться, тебе повелел. Рад бы главу положить – отсекут, а что без нее, да по воле гулять не придется! Ай не придется, все вперемежку к себе обратятся

Завели пересуду, дай напиться и буду я слушать, как поют за рекой – надрываются, да гуляют. Парень девицу любит да целует, а девица не надивится, да приплясывает, что чудной такой – праздник, а он надрывается. Пожалеть бы тебя ей, да ей некогда – красна девица. Развели костер и птиц пустили в круг. Сидят смотрят как птицы пугаются, да зерна поклевывают, про огонь забывая.

Что надрываешься?! – аль не любит тебя? Ай не любит!

Из Красной книги.

Пророку все не впрок, его не удивит твоих печальных рук движенья, твоих опущенных чуть плеч в безволии и речь – твоих безликих слов о прошлом

Грядущие века, сжирая душу мелочного «Я», откуда-то тебя достали для меня – гляди! и чтобы не упасть дай руку лучше, а покарать всегда успеет меч Пророка

Ух! Вой какой из леса да болот – знать чернь живет, и все себе вменяя, себя передает чрез стон и вой

Вон из ворот гроба – все боком выходило, хоть окна заколочены и двери на запор, а ветки под ноги кидали, когда несли тебя мы из ворот

И хор – хор детских голосов – холодный хор. И чист и светел, нет там ни драм и нету там трагедий, все за живот берет как будто ты один на свете. Себя хоронишь и смотришь как в укор на тех, которых с нами нет. А те, которых здесь, не надо

Себя в ответе и тебя прошу мне спеть. Друзей иметь не грех, но лучше не иметь. Подруг же так хотеть, чтобы забыть и смерть.

Писал иконы лик. Без лиц, без суеты, на возвышении холма смотрю, смотри же вниз – философ!

Может быть, да про людей нам думать, стало быть, и думаем

Волной людей, всем общим пожеланьем, так восхвалят тебя, тем самым возвеличив – «творцов своих» – приемника глупцов лишь для того всего, чтоб нас-то не забыли, что рядом были, хотя и не были

« … в начале было слово …» – не притворясь взгляни на древо – за ним вода блестит, лучи от ряби ветра на воде на нас взирая не думают о нас – так им до нас, подумай сам, что раньше? – было ль слово, или дела? Дела усопших – творения героев, гениев, пророков – там не было людей. Дела их здесь – что ж им вменялось в жизнь и честь – идея хоть глупа, да …, а стоит ли так бередить те трещины, что нам не до ума, а для кармана. Поди уж всякому в обязанность в пеняли – чтоб за себя! Не дай бог дашь или отдашь – продать! И ты продашь. Кого? Нет не тебя, а в лучшем случае себя. Всю душу заложив за полгроша и счастлива душа, что за судьбу ей не придётся думать. Все можно, с плеч долой – на плечи друга-дурака – пущай дружище думает и знает честь

За стоном визг. Свиней видать погнали, пока их крысы не сожрали – на растерзанье псам и поскорей забыть. Как будто, так и было. Мило!

Немного жестко, да что ж из этого, что неудобно, зато легко и так вот проще жить.

Все жить и жить – навязло уж, довольно бередить беззубым ртом хватая воздух – ты прокричишь о жизни пару слов и сдохнешь, а остановишь этот крик и воспаленный глаз слез не уронит. Замолкнут все уста и уши все закроют.

Из Единой книги

«Душа усопших» во все века живая та душа – в том крике о себе, даря нам жизнь свою для жизни тех людей, что так не проживут

Для тех, которые возьмут, со скрещёнными на груди руками, и зубы сжав, до хруста всех костей, передадут, вложив туда свои мечтанья – всех людей!»

Музыка, танец и чтец одновременно закончили свое повествование. Диана стояла в середине сцены в солнечном свете, высоко подняв голову, гордая и величественная. Дин подошел к ней и тихо позвал: «Надюша…», Диана посмотрела на него и спросила, просто, обыденно: «Дин…, ты…, наконец-то, как хорошо, что пришел», – взгляд ее сиял от счастья. Дин подошел к ней, и они обнялись, вдруг Надя стала оседать в его руках и со смехом сказала: «Меня ноги не держат, я так устала», – Дин не отпуская ее, сел на пол на колени, он не мог плакать, не умел, но держа ее на руках, прижимая ее к себе, все шептал: «Ну, вот и все Надюша, все позади и уже больше никогда не повторится, теперь все будет хорошо. Вот увидишь». Бас и Валентин не торопясь собирали инструменты, потом пришли рабочие, погрузили все оборудование в фургон и все уехали. Свет погашен, тишина.