Город потерянных душ [любительский перевод]

Себастьян обладал яркой внешностью с белоснежными волосами и черными глазами. Он показался ей красивым еще в первую встречу, когда был с выкрашенными в черный цвет волосами, хотя это совершенно не шло ему. Так он выглядит лучше. Бледность его волос придаёт его коже хоть какой-то цвет, позволяет обратить внимание на его высокие скулы и изящную форму лица. Его ресницы были невероятной длины, темнее волос, и слегка загнутыми, как у Джослин — это было ужасно несправедливо! Почему только она из их семьи не получила завивающиеся ресницы? И почему у него не было ни одной веснушки?

— Так, — сказала она резко, прерывая его на полуслове, — кто мы?

Он бросил на нее косой взгляд.

— Что ты имеешь в виду «кто мы»?

— Ты сказал, что мы последние из Моргенштернов. Моргенштерн — немецкая фамилия, — напомнила Клэри. — Так что, мы — немцы? Что это за история? Почему не осталось никого, кроме нас?

— Ты ничего не знаешь о семье Валентина? — голос Себастьяна звучал недоверчиво. Он остановился у стены, которая шла вдоль Сены, прямо посреди тротуара. — Твоя мать, что, ничего тебе не рассказывала?

— Она и твоя мать тоже. И нет, ничего не рассказывала. Валентин не был ее любимой темой.

— Фамилии Сумеречных Охотников составные, — медленно произнес Себастьян и взобрался наверх ограждения. Он протянул руку, и через мгновение она позволила ему взять ее и втащить на стену рядом с ним. Серо-зеленые воды Сены бежали под ними, туристические кораблики пыхтели, неторопливо проплывая мимо. — Фэйр-чайлд, Лайт-вуд, Уайт-лоу. «Моргенштерн» значит «утренняя звезда». Это немецкая фамилия, но они были швейцарцами…

— Были?

— Валентин был единственным ребенком в семье, — пояснил Себастьян. — Его отец — наш дед — был убит Нежитью, и наш двоюродный дед погиб в битве. У него не было детей. Это, — он протянул руку и коснулся ее волос, — наследство со стороны Фэирчайлдов. Английская кровь. Я больше похож на швейцарских родственников. Как Валентин.

— Ты знаешь что-нибудь о наших бабушках и дедушках? — спросила Клэри, увлекшись рассказом против своей воли.

Себастьян опустил руку и спрыгнул со стены. Он протянул руку, она схватилась за нее и, потеряв равновесие, спрыгнула. На мгновение она столкнулась с его грудью, твердой и теплой под рубашкой. Проходящая девушка бросила на нее насмешливый, ревнивый взгляд, и Клэри поспешно отстранилась. Она хотела крикнуть той девушке, что Себастьян был ее братом, и в любом случае, она его ненавидела. Она не сделала этого.

— Я ничего не знаю о наших бабушках и дедушках, — сказал он. — Откуда? — его улыбка вышла кривой. — Идем. Я хочу показать тебе свое любимое место.

Клэри отпрянула.

— Я думала, ты собираешься доказать мне, что у тебя есть план.

— Всему свое время. — Себастьян зашагал вперед, и через мгновение она последовала за ним. Требовалось узнать план. А до этого быть милой с ним. — Отец Валентина был очень похож на него, — Себастьян шел дальше. — Он верил в силу. Мы — воины, избранные Богом. Это — то, во что он верил. Боль делает тебя сильным. Потеря делает тебя могущественным. Когда он умер…

— Валентин изменился, — произнесла Клэри. — Люк рассказывал мне.

— Он любил своего отца и ненавидел. Что-то ты можешь понимать, зная Джейса. Валентин воспитывал нас так же, как его воспитывал наш дед. Мы всегда возвращаемся к тому, что знаем.

— Но Джейс, — произнесла Клэри. — Валентин научил его не только сражаться. Он учил его иностранным языкам, игре на пианино…

— Это влияние Джослин. — Себастьян произнес ее имя неохотно, как будто ненавидел даже его звучание. — Она думала, что Валентин сможет поддерживать разговор о литературе, искусстве, музыке… не только об убийстве. Все это он вложил в Джейса.

Железные голубые ворота выросли перед ними. Себастьян нырнул в них и поманил Клэри следовать за ним. Она не любила таскаться за кем-либо, но последовала за ним, держа руки в карманах.

— А что насчёт тебя? — спросила Клэри.

Он показал свои руки. Без сомнения, это были руки ее матери — проворные, с длинными пальцами, созданные для того, чтобы держать кисть или ручку.

— Я учился играть на инструментах войны, — сказал он, — и рисовать кровью. Я не похож на Джейса. — Они находились в узкой аллее между двумя рядами домов, сделанных из того же золотого камня, как и многие другие здания в Париже, их крыши сверкали медно-зеленым в солнечном свете. Под ногами улица была из булыжника, и не было никаких автомобилей или мотоциклов. Слева от нее расположилось кафе с деревянной вывеской, державшейся на выделанном железном копье, но разве возможно ли было здесь, на этой извилистой улочке, вести прибыльное дело? — Мне здесь нравится, — сказал Себастьян, проследив за ее взглядом. — Потому что это, как если бы ты побывал в прошлом веке. Никакого шума машин, никакого неонового света. Только… умиротворение.

Клэри уставилась на него.

Он лжет, подумала она. Себастьян не может на самом деле так думать. Как может тот, кто чуть не сжег Аликанте до основания, желать умиротворения.