Пара крыльев, только не совсем белых, а как будто в них было некое сочетание целой цветовой гаммы, что переливалась и сияла, пока она рассматривала всё это: бледно-серебристый с фиолетовыми прожилками, переходящими в тёмно-голубой, а каждое из перьев будто бы отлито из золота. А далее, у самого основания были отвратительные огрызки костей и сухожилий.
Ангельские крылья… крылья ангела, те самые, что были отодраны от тела настоящего ангела. Ангельским ихором, что цветом напоминал жидкое золото, был изгваздан весь пол.
На верхушке крыла был прикреплён сложенный лист бумаги, адресованный Нью-Йоркскому Институту. После того, как Маризе плеснули в лицо немного воды, она взяла бумажку и прочла, что там.
Записка оказалась короткой — в одно предложение — и была подписана именем очень знакомым ей почерком, в котором был отголосок Валентинской скорописи, который она встречала в его письмах, написанных сильной и уверенной рукой.
Но там значилось не имя Валентина. Это было имя его сына.
Джонатан Кристофер Моргенштерн.
Она отдала вещь Брату Захарии.
Он забрал листочек из её пальцев и развернул его, прочитав, как и она, одно единственное слово из Древне Греческого языка, начирканное довольно завихренистым почерком в верхнем углу листа.