Город принял

Сбоку сидят женщина и старик, похожий на дворника. У женщины на лице написано большое нетерпение вступить в разговор, все раскрыть правосудию — как что было, кто виноват, кого следует наказать. С этими бабками-свидетельницами — ух, морока!

Но дежурный и сам их навидался на своем долгом веку и, как опытный дирижер, в последний миг коротким жестом успевает остановить ее: «Вас еще спросят!»

Действительно, глупость какая — почему же им было не пойти в библиотеку? Или в кино? Или с девчонками на танцы? В театр? В гости? Почему надо было надрызгаться как скотам и драться около кинотеатра «Уран»?

— Ну, хватит жеманиться, красны девицы! Давай рассказывай, как было дело, — велел я одному из избитых, тому, что помоложе.

— Да как, как… — начал он плаксиво. — Шли мы, как говорится, спокойненько после работы, промеж себя разговариваем, никого не трогаем. Этот — навстречу. Колька ему говорит: «Дай прикурить, друг…»

— А он мне папироской в рыло! — с визгом орет Колька, лопух с разбитой губой. — Вона, след остался! И нагло мне так еще смеется, хлебало щерит: что, мол, словил свой кайф?… Он, гад, думал, что я один…

Тихонов взял со стола рапорт дежурного, бегло просмотрел, спросил у худощавого:

— Что, Овечкин, правду они говорят?

Овечкин быстро и зло зыркнул на них:

— Врут! Все врут они, шпана подзаборная!

— Ну, конечно, они шпана, — заметил я — А ты Эйнштейн. Что дальше происходило?

Колька, шепеляво шлепая губой, которая все больше походила на велосипедную шину, сбивчиво повествовал:

— …Тут я, конечно, его оттолкнул, а он ка-ак развернется! Ка-ак даст! Ребята подбежали, а он, паскуда, и их стал месить приемами. Навтыкал нам, а тут граждане набежали, милиция на машине…

— Дал, значит, прикурить? — серьезно спросил Тихонов, продолжая просматривать документы и вещи, которые отобрали у задержанных.

— Он мне всю челюсть своротил! — со слезой сказал верзила.

Я спросил у женщины-свидетельницы:

— А вы с самого начала драку видели?

— А как же! Разумеется! — Я только сейчас разглядел, что в руках у нее не муфта, а крошечный угольно-черный шпиц. — Мы гуляли с Тэсей вечером, вышли из Даева переулка, тут я и вижу, как этот юноша, — она показала на Овечкина, — вдруг размахнулся и ударил рукой по лицу одного из этих молодых людей. Тот закричал что-то, я не поняла, подбежали два других, или, может быть, они уже стояли рядом, я не придала тогда этому значения, и снова этот юноша их как-то очень беспощадно ударил, раз-раз, может быть, чем-то… не знаю чем… и они повалились, тогда первый из них снова встал и сказал что-то, и снова его свалил юноша…

— Спасибо, вы нам очень помогли, — остановил я ее.

И тут Овечкин шагнул к ней и свистящим шепотом спросил:

— Что же вы такое говорите, гражданочка? Вы же меня в тюрьму сажаете!

— Сядь на место! — оборвал его дежурный, а свидетельница, испуганно отодвигаясь в угол, забормотала:

— Что видела, то и говорю! Ишь, какой дерзкий!..

А дворник был в полудреме:

— Да, да, да… Дрались они все… Ну и, понятное дело, матерились… все… Кто ж их разберет — кто к кому пристал?… Не наше это дело… Мое дело — в свисток посвистеть, милиция разберет… А вы тута все люди грамотные, образованные, властью назначенные, вы все по справедливости и разберете… Однако тощий этот здорово их отделал… Злой, видать, парнишка, в драке умелец…

Тихонов спросил у Овечкина:

— А вы, юноша, откуда и куда путь держали?

— Я тоже из Даева переулка вышел, дом семь, со стройки. Монтажник я, — ответил он тихо.

— Монта-а-жник! — протянул дежурный. — Финку носит. Под пиджаком была…

— Ах, так даже! — сказал я. — Что же, придется оформлять…

— Где финка-то? — спросил Тихонов у дежурного. — Покажите, я ведь тоже любопытный.

Дежурный кивнул на сверток: в носовой платок утянуты ключи, документы, тощий бумажник, ледериновый футляр с финкой — тоненьким анодированным ножичком с пластмассовой ручкой.

— Ваша? — поинтересовался Тихонов.

— Моя, — упрямо крикнул парень.

— А зачем же вам финка? — спрашивает Тихонов.

И тут выдержки у парня не хватило, он отбросил свой неприступный вид и дрожащим голосом сказал:

— Да разве вы не видите… товарищ?… Какая это финка? Это же сувенир, бумагу резать, мне девушка подарила…

Я подошел к Тихонову, отозвал его в сторону и негромко сказал:

— Это действительно никакая не финка. Просто дежурный, наверное, не слышал о существовании ножей для бумаги…

— Да, — кивнул механически Тихонов.

— Но это не имеет значения. Я не знаю, что непонятного усмотрел в этом случае Севергин — дело ясное, как репа. Чистая «хулиганка», двести шестая, часть вторая. Их надо отправить в КПЗ, а дело возбудит завтра райотдел…

Тихонов поднял на меня взгляд, и, когда мы стояли вот так в упор — глаз в глаз, — я понял, что он сильно стал меня не любить. Но это, в общем-то, его дело. Видит Бог, я к нему по-прежнему отношусь хорошо.

— Это не чистая «хулиганка», — сказал медленно Тихонов. — И не все тут ясно, как репа…

— Что же тебе не ясно? — спросил я терпеливо.